Владимир Высоцкий и музыка: «Я изучил все ноты от и до…»

Как и городской романс, частью и литературы, и фольклора была вольная русская поэзия, которая, возникнув в начале XVIII века как оппозиция существующим порядкам, впоследствии стала неотъемлемой частью русской духовной культуры и постоянной спутницей освободительного движения. Вольной становилась, как правило, та часть поэзии, которая по тем или иным причинам не могла быть напечатана (будь то цензурные или какие-либо иные препятствия). Этим были обусловлены основные формы ее бытования: рукописная (в том числе литературные альбомы), устная. Если же и встречалась печатная форма, то, как правило, это касалось произведений, изданных «в отечественных подпольных типографиях, литографиях, в более позднее время — на гектографе, на шапирографе и т. д.»[202]. Но всю эту печать можно определить одним словом — бесцензурная. Одну из категорий таких «бесцензурных изданий» составляет литература, изданная за рубежом, хотя нередко она содержит ложные сведения о месте издания и мнимые разрешения цензуры (например, сборник «Свободные русские песни», изданный в 1863 году).

Как главный признак вольной поэзии исследователями выделяется «революционный (бунтарский или оппозиционный) смысл произведения, чем и определялось потаенное существование этой поэзии»[203]. В числе произведений вольной русской поэзии можно выделить агитационные песни и стихи декабристов, которые были широко известны не только в среде дворянской интеллигенции, но и в более демократичных кругах: они распевались рабочими, солдатами, ссыльными и заключенными. Распространялись песни в списках, существовали, как правило, в вариантах и подвергались дальнейшей переработке при проникновении в массовый народный репертуар.

При всем многообразии направлений вольной русской поэзии общественная установка авторов прослеживается достаточно четко: это агитационно-пропагандистская направленность, ориентированная к тому же на основной «объект» данного времени, то есть рассчитанная на определенный этап русского освободительного движения.

По мнению исследователей, вольная поэзия — «не площадка для художественных экспериментов», она использует лишь то, «что безусловно и прочно вошло в литературный обиход»[204]. Наиболее распространенным жанром вольной поэзии является небольшое стихотворение, как рассчитанное на декламацию, так и ставшее песней или романсом.

И все же, как справедливо отметил современный английский ученый Аж. Ст. Смит, «несмотря на то, что почти все русские поэты в течение двухсот лет писали песни, они, как правило, не исполняли их или же не писали свою собственную музыку»[205].

Попытка соединить автора стихов и музыки, а также исполнителя в одном лице была предпринята в начале XX века Александром Вертинским, который еще в гимназические годы писал «изысканные стихи» и который начинает исполнять их со сцены в костюме Пьеро. Вертинский, ощущавший себя с самого начала больше поэтом, чем актером, пошел, по его словам, «по нелегкой дороге новаторства, создавая свой собственный жанр, исходной точкой его была влюбленность в русскую речь, воспетую тогда Бальмонтом, и протест против рутины, царящей 200 лет в русских романсах»[206]. Вертинский пытается «вдохнуть жизнь» в изживший себя жанр русского романса, подчас эпатируя публику новыми смелыми темами и образами — «девушка в горжеточке», «кокаинетка», «прапорщик Володя» и др. «Я стал писать песенки-новеллы, где был прежде всего сюжет. Содержание. Действие, которое развивается и приходит к естественному финалу. <…> А публика, не подозревавшая, что обо всем этом можно петь, слушала их с вниманием, интересом и сочувствием»[207].

Термина для обозначения этого жанра найдено не было, но часто в печати фигурировал такой — «жанр настроений»[208]. Его отличительной чертой было соединение нескольких видов искусства в одном: поэзии, музыки, драматургии. Юрий Олеша вспоминал: «Он пел то, что называл „ариетками Пьеро“, — маленькие не то песенки, не то романсы: вернее всего, это были стихотворения, положенные на музыку, но не в таком подчинении ей, как это бывает в песенке или в романсе; „ариетки“ Вертинского оставались все же стихотворениями на отдаленном фоне мелодии. Это было оригинально и производило впечатление. Вертинский пел тогда о городе — о том его образе, который интересовал богему: об изломанных отношениях между мужчиной и женщиной, о пороке, о преданности наркотикам… Он отдавал дань моде, отражал те настроения, которые влияли в ту эпоху даже на Серьезных деятелей искусства»[209].