Владимир Высоцкий и музыка: «Я изучил все ноты от и до…»

Отличительной чертой его творчества было еще и то, что каждое выступление становилось мини-спектаклем, где и драматургом, и режиссером, и актером был один человек. Вертинский, не имевший сколько-нибудь выдающихся вокальных данных, достигал тем не менее значительной выразительности «удивительным, тонким, острым мастерством фразировки, жеста, мимики»[210]. У Вертинского это качество было вызвано, с одной стороны, необходимостью в первую очередь донести текст, так как поэтической стороне он отводил главенствующую роль[211], а с другой — своеобразием поэтики начала XX века, и в первую очередь — «усилением в новой поэзии речевой, пластической выразительности»[212]. Наверное, это и позволило Ф. Шаляпину назвать А. Вертинского «великим сказителем земли русской».

Кроме того, значительную роль играл «имидж», создаваемый Вертинским в течение всей его сценической карьеры, — тот лирико-трагический образ, на который работала даже его картавость. И тексты, и напевы его песен, и их исполнение — все несло на себе неповторимую печать личности автора, что, вероятно, и делало невозможным всякое подражание и подделку, а в ^какой-то степени и развитие, продолжение традиций.

Песни Александра Вертинского сразу стали невероятно популярны, настолько они вошли в резонанс с эпохой — эпохой «жеманства, манерности, мечтательной усталости, внутренней расшатанности и балованного снобизма»[213]. Основой творческой установки Вертинского было обращение одновременно «и к уму, и к сердцу» слушателя. По его собственному выражению, «мой жанр не всем понятен. Но он понятен тем, кто много перенес, пережил немало утрат и душевных трагедий, кто, наконец, пережил ужасы скитаний, мучений в тесных улицах города, кто узнал притоны с умершими духовно людьми, кто был подвержен наркозам и кто не знал спокойной, застылой „уютной жизни“»[214].

Однако, несмотря на небывалый успех и невероятную популярность этого жанра, попытка Вертинского вывести песню на театральные подмостки в то время не имела последователей. Самому Вертинскому причина этого виделась в том, что «нужно сразу соединить в себе четыре главных качества: быть поэтом, композитором, певцом и артистом. Пусть даже не в большой мере, но все эти данные необходимы» [215].

Это стало возможным лишь в середине XX века, когда на эстраде с гитарой в руках появился Булат Окуджава, а вслед за ним — целая плеяда поющих поэтов.

В постреволюционное время наиболее распространенными становятся жанры частушки и агитационной песни, значительное развитие получает поэтическая декламация, которая возникает как реакция на потребность живого общения с аудиторией, желание видеть сиюминутную реакцию слушателей. Надо сказать, что русский вокализм был заметно усилен в произносительном отношении в поэзии начала XX века. Певческая декламационность вообще была очень характерна для поэзии того времени. Сохранилось множество свидетельств о том, как поэты читали свои стихи: известно, что Андрей Белый записывал стихи нотами, Анна Ахматова при чтении почти переходила на пение, Игорь Северянин читал в нос, нараспев, горделиво закинув голову назад. Александр Блок читал спокойно, слегка нараспев и как-

то отчужденно. Раскатистым басом, громко читал стихи Владимир Маяковский, хорошо интонируя их. Но никто не читал свои стихи так, как Сергей Есенин. Есенин был одним из тех, в ком рядом с поэтом живет актер, для кого «важно не только слово написанное, но и слово звучащее» [216]. По свидетельству современников, он читал «превосходно, очень выразительно и напевно, подчеркивая музыку стиха»; «это была сама жизнь. Есенин, очевидно, знал об этом магическом даре, который вложила в него природа. <…> Есенин не читал стихи, но поистине изливался в стихах, превращаясь в какого-то другого человека, словно в саму поэзию…»[217].

В те годы многие поэты с успехом выступали на митингах, в клубах, цехах, на эстраде. Илья Сельвинский, например, «отлично читавший свои стихи, иногда напевавший их <…> с неизменным успехом выступал… на эстраде», и в этом отношении, по мнению Л. Озерова, он «был предшественником современных бардов. Стих тянулся к мелодии, мелодия шла навстречу стиху»[218].