Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

Я попала в автомобильную катастрофу… Меня вытащили из-под машины — груды металлических обломков — всю израненную, со сломанной рукой и перебитыми ребрами, очнулась я уже в госпитале. Каждое движение причиняло мне такое сильное страдание, что я не могла не кричать. И тогда одна из больничных сестер сделала мне первый укол. В одно мгновение боль прекратилась, и я почувствовала себя прекрасно. Когда действие наркотика кончилось, мучения возобновились. Я потребовала еще укол… Мне сделали инъекцию. Это был конец…

Я стала неузнаваемой. Я дошла до того, что, несмотря на ежедневные впрыскивания, несмотря на увеличившиеся дозы, наркотики удовлетворяли меня ненадолго. Кроме того, мне некуда уже было себя колоть. Мои ноги и руки были сплошь покрыты огромными отеками».

О том, как пришел к морфию Владимир Высоцкий, не менее горькие строки в книге Марины Влади: «Очевидно, после очередного срыва ты по преступному совету одного приятеля впервые вкалываешь себе морфий: физическая боль после самой жуткой пьянки — это ничто в сравнении с психическими мучениями. Чувство провала, угрызения совести, стыд передо мной исчезают как по волшебству: морфий все стирает из памяти. Во всяком случае, в первый раз ты думал именно так. Ты даже говоришь мне по телефону с мальчишеской гордостью:

— Я больше не пью. Видишь, какой я сильный?

Я еще не знаю цены этой твоей «силе». Несколько месяцев ты будешь обманывать себя. Ты прямо переходишь к морфию, чтобы не поддаться искушению выпить. В течение некоторого времени тебе кажется, что ты нашел магическое решение. Но дозы увеличиваются, и, сам того не чувствуя, ты попадаешь в еще более чудовищное рабство. С виду это почти незаметно: ты продолжаешь более или менее нормальную жизнь. Потом становится все тяжелее, потому что сознание уже не отключается. Потом все это превращается в кошмар, жизнь уходит шаг за шагом, ампула за ампулой, без страданий, потихоньку — и тем страшнее. А главное — я бессильна перед этим новым врагом. Я просто ничего не замечаю…

Венгрия, конец семьдесят седьмого года… Я жду тебя уже два часа — ты должен прилететь в Будапешт на съемки фильма, где снимаюсь и я (фильм — «Их двое»)…

Ровно в пять тридцать поезд подходит к вокзалу… Я вижу тебя в конце платформы — бледного, с двумя огромными чемоданами, которые я не узнаю… У меня очень болит голова, и от твоего отсутствующего вида мне становится совсем грустно. Я на всякий случай тайком принюхиваюсь, но от тебя не пахнет водкой, и я уже ничего не понимаю. Ты смотришь как-то сквозь меня, и в твоих глазах меня пугает какая-то пустота…

Прошло много лет. И только теперь я понимаю причину моего беспокойства. Холодная паника, которую я увидела тогда у тебя в глазах, возникает у наркоманов, когда они вовремя не получают своей дозы наркотика».

В конце мая 1977 года Владимир Высоцкий возобновляет свои концертные выступления и с 20 по 27 мая дает несколько концертов на Украине в городах Донецк, Макеевка, Дзержинск. А 28 мая уже выступает в Москве перед студентами МВТУ имени Н. Баумана.

Между тем театр продолжает давить на Высоцкого своей дисциплиной, и находиться в нем для него с каждым днем становится все тягостней. К середине 70-х умерла старая романтическая Таганка, а новая не торопилась рождаться. К актерам театра пришла естественная усталость. Как писал В. Смехов: «Должна же была сказаться на актерском «организме» череда лет непростой таганковской жизни. Пришла усталость. Пришло осмысление. Пришло обостренное чувство собственного достоинства. Пришло желание распорядиться остатком жизни не только в пользу идеи, но и в пользу собственных близких».

Конфликтных ситуаций с Юрием Любимовым если и не становилось больше, но теперь каждая из них стоила Высоцкому гораздо больших волнений и переживаний, чем раньше. И все перемешалось в этом извечном конфликте двух талантливых людей: и общая усталость от общения друг с другом, и профессиональная неудовлетворенность режиссера актером и наоборот. В конце концов, чтобы не разжигать конфликт внутри коллектива, Высоцкому разрешили уйти в длительный отпуск, оставив за ним лишь роль в спектакле «Гамлет», которую он должен был играть два раза в месяц.

Переживавший в те же дни те же самые чувства Олег Даль писал в своем дневнике: «17 октября. Раздражение…

2. Эфрос… С одной стороны, ему нужны личности, с другой — марионетки. Вернее, так: он мечтает собрать вокруг себя личности, которые, поступившись своей личной свободой, действовали бы в угоду его режиссерской «гениальности» словно марионетки. Он мечтает не о содружестве, а о диктатуре.

Но это его мечты, тщательно скрываемые. Он весь заведомо ложен, но не сложен».

Через несколько лет и актриса Театра на Таганке Алла Демидова, раскрывая секреты таганковекой «кухни», скажет идентичное словам Даля, но теперь про Любимова: «Любимов ведь не очень старался подбирать людей самостоятельно мыслящих, наоборот — подчиненных. То, что вокруг него оказались люди сильные, происходило вопреки Любимову».