Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Володя остался жить с мамой. На общем фоне безотцовщины он не был белой вороной. Когда 1 сентября пришел в первый класс 273-й школы в 1-м Переяславском переулке, в настороженном ожидании вопроса об отце, то ответы одноклассников — «погиб на фронте», «пропал без вести», «умер», «в госпитале», «не знаю» — при все горечи своей ослабили, а после и вовсе растворили все неприятные предчувствия, и пришло облегчение, как после трехдневной зубной боли.

«В огромном актовом зале, где детей распределяли по классам, громко объявили: «Высоцкий Владимир!» Я говорю сыну: иди, это, мол, тебя. А он мне в ответ: «Нет, это Владимир, а я же Вова!..»

Уже через месяц или чуть раньше после начала учебного года учительница наказала непослушного первоклассника Высоцкого. Может, и справедливо. Но было обидно. Володя, молча и ни на кого не глядя, собрал свои книжки-тетрадки в аккуратную стопочку, перетянул ремешком — и был таков. На следующий день он пришел в соседний класс и спросил учительницу: «Можно, я буду учиться у вас? Мне там не нравится...» Татьяна Николаевна оказалась педагогом понимающим, доброй женщиной, разрешила. Потом пригласила самостоятельного мальчика-с-пальчика к себе домой, угостила чаем с конфетами.

После уроков Володя частенько приезжал к маме на работу, в солидное здание Накромвнешторга, делился новостями:

— Мам, а ты знаешь, муж у Татьяны Николаевны настоящий моряк! Она его ждет и очень-очень скучает... А ты сегодня опять задерживаешься, да?

— Да, — кивала мама. — У тебя уроки в школе, у меня уроки на работе. Ты поел?

— Конечно! Девочки помогли и обед разогреть, и уроки проверила Все в порядке, не волнуйся, мамочка... А можно, я с тобой на твоих уроках останусь?..

Нина Максимовна занималась на наркоматовских курсах коммерческой корреспонденции на немецком языке. Володя усаживался рядом и старательно повторял немецкие фразы. Получалось на удивление здорово, преподаватель хвалила: «У вашего мальчика идеальное воспроизведение звучания слов и интонаций. У него, видимо, музыкальное восприятие языка. Это — большая редкость. Его обязательно надо учить музыке...»

А он помогал разгружать картошку в овощном магазине. За что получил от директора магазина свой трудодень — десяток картофелин. К приходу мамы с работы как-то попытался приготовить из них оладьи. Пригорели без масла... Плакало угощенье. «В школе им давали конфетки, — рассказывала Нина Максимовна. — Он меня ждал, одну съест, а вторую хранил для мамочки. Я думаю, это наследственное чувство доброты: и мои родители, и Семен Владимирович мог вообще последнюю рубашку с себя снять, и Володя таким же вырос...»

Однажды на уроке учительница попросила второклассника Высоцкого спеть. Но допеть до конца не позволила — выставила за дверь, очевидно, решив, что ученик решил поиздеваться над ней, а потому и заорал во все горло. Песня осталась недопетой, о чем Володя с горечью сообщил дома. «Неудовлетворительно» — такова была первая официальная оценка сольного опыта Высоцкого.

А что делать, если голос у него чуть ли не с рождения был низкого тембра? «Когда ему было года полтора-два, у него очень болело горлышко, — вспоминала мама. — Оказалось, что увеличены миндалины, и перед школой пришлось их вырезать. Эту операцию считают довольно легкой, но у Володи прошла очень тяжело — такие большие миндалины были, что ему язычок буквально стесняли. Но он очень мужественно все перенес. А голос еще больше подсел».

Примерно к тому же периоду, рассказывал сам Высоцкий, относятся и его первые поэтические опыты: «Я давно очень пишу, с восьми лет, там всякие вирши, детские стихи. Про салют писал...»

Когда подрос, он сто движений в минуту делал, корила мама: «Ну, Вова, ну перестань». А он отвечал: «Мамочка, ты лучше меня шлепни. Когда ты говоришь: «Ну, Вова», у меня все внутри переворачивается». Он был очень ранимый, любую сердитую интонацию тяжело переносил. Мы и не ссорились никогда. Если я была чем-то недовольна, я голоса не повышала даже в трудные моменты».

И дрались мы до ссадин,
До смертных обид…

Как-то он прибежал со двора весь в крови: заработал клюшкой. Тогда только входил в моду канадский хоккей, быстро тесня традиционный — с мячом. Клюшки пацаны клепали кто во что горазд — и из дощечек, и из прутьев. Коньки, точнее — узкие полоски отточенного металла, туго прикручивали проволокой к валенкам или сапогам. Но гонялись по катку отменно! Володя завороженно следил за игрой и, сам того не замечая, все ближе и ближе подходил к самой кромке ледяного поля.

— Колян, давай!

И Колян, оказавшийся рядом, дал! Махнул — и от души влепил сопливому болельщику клюшкой прямо по щеке... Когда хлынула кровь, хоккеисты перепугались, но ненадолго: не дрейфь, пацан, снегу приложи! Зуб потерял — не беда, новый вырастет, а шрам украшает.