Владимир Высоцкий. По-над пропастью

«Мы вращаем землю» — об этой песне здорово сказал один из современников: она салюта воинского достойна. А сам Владимир Высоцкий считал символом всех своих военных песен — «Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю...»

Отец ему рассказывал: среди бойцов бытовала примета. Если перед атакой боец начинал вспоминать что-то из детства, о родных и близких или говорить о чем-то совсем уж сокровенном, выворачивая душу наизнанку, значит, чувствовал, что бой этот для него последний. На прощанье нужно было что-то оставить о себе.

Слушаешь Высоцкого и думаешь: неужто всякий раз, взяв в руки гитару, он испытывал жажду в этой постоянной гибельной исповедальности? Он сам отвечал на этот вопрос:

Я к микрофону встал, как к образам.
Нет-нет, сегодня точно к амбразуре!

***

Из Москвы на восток, на север и на юг бесконечным плотным потоком тянулись эшелоны. Страшное слою «эвакуация» мгновенно впечаталось в обыденный лексикон рядом с «мобилизацией», «затемнением», «воздушной тревогой», «тылом», «зажигалками», «беженцами», «броней», «временно оккупированной территорией»...

Как жить там, на новом месте, в неведомом крае, на Урале ли, в Казахстане или Татарии? Ерунда, продержимся, лишь бы подальше, подальше, подальше от ада переднего края, сберечь детей — это главное.

В двадцатых числах июля началась массовая эвакуация семей с детьми из столицы. Нина Максимовна поначалу решила: все, собираемся — и едем вместе с Севрюковыми в Казань, у которых там проживали родственники или добрые знакомые. Вместе не пропадем. Они были давними соседями, а их внучок — тоже Вовка, погодок сына, первый его дружок

Но в тогдашней неразберихе трудно было рассчитывать только на себя. Благодаря усилиям деда Владимира Семеновича Высоцкого удалось втиснуть невестку с внуком в состав, который направлялся в Оренбуржье (тогда Чкаловская область), в город Бузулук, вместе с детским садом парфюмерной фабрики «Свобода». Володю в тот сад, кстати, какое-то время водили.

...Что творилось на Казанском вокзале?! Оглушительные, всегда неожиданные паровозные гудки, свистки, шум, мат, крики, плач, ругань ошалевших от толчеи и неопределенности людей, тюки, ящики, узлы, чемоданы, мешки. Нина Максимовна до боли стискивала ладошку сына: я с тобой.

На платформе в беспорядке был свален детсадовский инвентарь. Родители грузили в вагоны кроватки, белье, матрацы, посуду в наволочках, но казалось, эта огромная куча не тает, и конца-края этому не будет. Дети испуганно жались к родным, стараясь не мешать. Наконец погрузились, кое-как разместились, и медленный поезд двинулся на восток

Облегченно вздохнули родители, приютившись на чемоданных завалах, опустили опухшие руки на колени. И тут кто-то из детворы первым подал голос: «Мама, пить!». И, как по команде, заревел многоголосый хор: «Мама, кушать хочу!., какать!., домой!», «Где папа?». Володя тоже захныкал, правда, всухую, без слез: «Ты обещала в Казанию, в Казанию, а сами едем в какой-то Музулук!.»

Эшелон с эвакуированными шел в неизвестность. Прошлое было отброшено, переломано и перечеркнуто, впереди зияла черная дыра. На станциях по составу ползли слухи, один тревожнее другого. И так было всю долгую неделю до Бузулука. Оттуда попали в Воронцовку (километрах в пятнадцати), главной достопримечательностью которого был спиртзавод №2 имени Чапаева.

Какой уж там устроенный быт? Живы — и слава богу. Поселить всех семьями, разумеется, не получалось, сами воронцовские спали чуть не вповалку. После недолгих раздумий под интернат для московских ребятишек приспособили большущий старый сарай. Кому из мам повезло, те прибились к интернату — кто няней, кто воспитателем, кто поварихой, кто прачкой. Нина Высоцкая попала на завод: сначала приемщицей сырья, потом ее перевели в заводскую лабораторию. Только должности не имели никакого значения, заводу не хватало топлива — и вскоре всех мобилизовали на лесозаготовки. Рабочий стол матери заменил пень — она была учетчицей.

Москвичей определили в крестьянские семьи. Высоцкая долго вспоминала добрым словом своих замечательных хозяев Крашенинниковых. Люди оказались отзывчивые, сердечные. Первая же зима выдалась на Оренбуржье поистине уральской, с морозами под 50°, ветрами-суховеями, сшибающими с ног. К счастью, в избах была благодать, все воронцовцы славились умением ставить печи, а конопатить щели начинали тут с лета. Да и дров хватало, леса кругом.