Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Переполнявшие Высоцкого мучения и горькие мысли в конце концов вылились в трагическую песню о судьбе — кривой и нелегкой. Подтолкнул к ней разговор с Шемякиным о выставке психически больных детей, которую устроила ЮНЕСКО. На обложке проспекта было фото больной девочки с крупной надписью: «Когда я рисую, страхи исчезают...».

Огляделся — лодка рядом,
А за мною по корягам, дико охая,
Припустились, подвывая,
Две судьбы мои — Кривая да Нелегкая.

Греб до умопомраченья,
Правил против ли теченья, на стремнину ли, —
А Нелегкая с Кривою
От досады, с перепою так и сгинули.

Почти полгода эта песня помогала ему удерживаться от запоев...

Заманчиво списать все беды, преследовавшие Высоцкого, на безжалостное и бездушное государство, дурное общество. Но ему было плохо по разным причинам, и по этой, в частности, тоже. Но главный его конфликт жил внутри него. В конце концов, в Европе и Америке он пьянствовал, дебоширил и впадал в отчаяние не меньше, чем дома. Он нес свою трагедию в собственной душе. И в его стихах последних лет все это есть: и тоска, и раскаяние, и почти ежедневное прощание с жизнью. Но нет жалоб на чью-то несправедливость. Внутренне он был абсолютно свободным человеком, и лучшие свои стихи и песни написал в условиях страшной несвободы. В них не было проклятий в адрес власти, бюрократии... В его необычных музыкально-поэтических новеллах всегда анализировались какие-то очень личностно важные движения человеческой души.

«ПРО ВСЕ ПИСАТЬ - НЕ ВЫДЕРЖИТ БУМАГА...»

— Володь, ты наш списочек помнишь? — Туманов помахал зажатыми в кулаке листками бумаги.

— Какой еще списочек? — удивился Высоцкий.

— Да тот самый, «черный». «Врагов народа»!

— A-а, забыл уже. Ты что, его сохранил?

— Ну, а как же! Так вот, Вовка, я тебя в него занесу! Если ты опять «спрыгнешь» и не поедешь со мной в Сибирь, понял? Под третьим номером!

— Почему под третьим?

— А ты вспомни, сколько лет ты уже к нам собираешься! Ровно три года!

...Когда Вадиму Ивановичу представили Высоцкого, бывалый старатель немного растерялся: он никак не мог воссоединить этого щуплого, скромного, спокойного мужика с ревущим рыком певца, который у них, на бодайбинских приисках, надрывался на магнитофонах чуть ли не в каждом полевом вагончике. «Помню, — рассказывал Туманов, — как он смеялся, когда я сказал, что, слыша его песни, поражаясь их интонациям, мне хорошо знакомым, был уверен, что этот парень отсидел срок..»

— Вадим Иванович... — начал было Высоцкий.

— Постой, давай на «ты».

— Давай, мне так тоже проще. Да, я вот о чем хотел спросить. Ганди говорил, что всякий приличный человек должен посидеть в тюрьме...

— Ты меня извини, Володь, но твой Ганди чушь спорол: человек вообще не должен сидеть.

Туманов никогда и ни от кого не скрывал «темные пятна» своей биографии. Служил на флоте. Повздорил со старшиной-политруком. И тот, нарвавшись на сокрушительный удар матроса- салажонка, в падении порвал портрет товарища Сталина. Те, кому положено, стали разбираться (не политрука же сажать), и при обыске нашли у Туманова ко всем прочим грехам пластинки запрещенных Вертинского и Лещенко, сборник Есенина. В общем, припаяли знаменитую 58-ю статью — «антисоветская агитация и пропаганда». За побег из лагеря навесили еще «четвертак». И получилось, как в песне:

А мы пошли за так, на четвертак, за ради Бога,
В обход и напролом, и просто пылью по лучу...
К каким порогам приведет дорога?
В какую пропасть напоследок прокричу?

Хотя, скорее, наоборот. Сперва был «побег на рывок», и о нем уже была песня.

Невыдуманные рассказы Туманова для Высоцкого были неистощимым золотым прииском. Но главное, что привлекало, — личность этого матерого, несгибаемого мужика, лучшего золотоискателя Сибири, которого в 1956-м освободили подчистую.

Они встречались всякий раз, когда Вадим приезжал в Москву. Или на Ленинградском проспекте, где у Туманова была квартира, или на Малой Грузинской, где беседы продолжались до утра. «Как- то, — рассказывал Вадим Иванович, — мы пришли к нему, он включил телевизор — выступал обозреватель Юрий Жуков. Из кучи писем брал листок «А вот гражданка Иванова из колхоза «Светлый путь» пишет...» Затем — второй конверт: «Ей отвечает рабочий Петров...» Володя постоял, посмотрел: «Слушай, где этих... выкапывают?! Ты посмотри, ведь все фальшивое, мерзостью несет!»