Владимир Высоцкий. Только самые близкие

А первый диск Высоцкий привозил кому-то другому, — мне так показалось… В Склифе Володя знал многих, но ближе всех был с Леней Сульповаром. И Леня, конечно, пытался сделать все, что мог. В частности, гемосорбцию… При гемосорбции кровь прогоняется через абсорбент — обычно это активированный уголь — что позволяет слегка очистить организм. При наркомании это может снять физическую зависимость. Но сейчас мы знаем, что обычно гемосорбция ни к чему не приводит, кроме дальнейших осложнений. Если человек много лет принимает какой-то препарат, то у него в организме образуются свои особые отношения с этим препаратом. Очень хитро переплетенные связи. То есть организм по-своему приспособляется, как мы говорим, образуется патологический гомеостазис. А гемосорбция — что-то убирая, и убирая довольно грубо — может сломать приспособляемость организма к этому препарату… Но в те времена в гемосорбцию верили. Сульповар договорился с профессором Лужниковым, но что-то не получалось… А когда была сделана гемосорбция — я не помню, да и я знал об этом со слов Сульповара.

Я хорошо помню, когда я видел Высоцкого в предпоследний раз… Это было, когда он прилетел из Парижа от Марины Влади. Высоцкий приехал среди ночи вместе с Валерием Янкловичем. У нас был такой «предбанник», там стоял стол, за которым мы писали истории болезни, сюда же закатывали каталки. В эту ночь было полно больных. И вот открывается дверь, заходят Высоцкий и Янклович. Таким Высоцкого я никогда не видел. Он же всегда — подтянутый и аккуратный, а тут… Небритый, помятый, неряшливо одетый — в полной депрессии…

Бывали такие случаи, когда он не входил — врывался в ординаторскую! Когда действие препаратов кончалось — начиналась абстиненция, это самый страшный период для наркоманов. Они могут сделать все что угодно, но достать любыми средствами! Так вот врывался совершенно ошалевший человек: зрачки расширены, моторное возбуждение — и было ясно, что с ним происходит.

А тут он тихо вошел, сел на стул. Я — за столом писал историю болезни. Высоцкий даже глаз не поднимал. Но раз приехал — ясно за чем. Но было уже лето восьмидесятого, приближалась Олимпиада, мы знали, что нас «пасут», и договорились — «все, больше не даем». И Высоцкий знал об этом.

Я ему говорю:

— Володя — все. Мы же договаривались, что — все.

— Стас, в последний раз…

— Нет, уходи. Валера, забирай его.

А у него чуть ли не слезы на глазах…

И тут бригада на меня взорвалась:

— Стас, ну ты что?! Заставляешь человека унижаться…

Я говорю:

— А-а, что хотите, то и делайте.

Повернулся и ушел. Со мной вышел Янклович. И пока ребята «оказывали помощь», он мне сказал, что Володю выгнала Марина, что была попытка суицида (самоубийства)… Я знаю, что таких попыток было несколько… Мне рассказывали: психоз, немного театрализации, но они были на высоте, что называется — «на бугре»… А тут совсем другое: он был подавлен.

Да, Высоцкий сказал мне еще раз, уже вслед:

— Стас, это в последний раз.

Вот видите, и тут он оказался прав.

Ну а последняя наша встреча, если ее можно назвать так, — 23 июля 1980 года. Почему мы его не взяли тогда? Ведь дело дошло чуть ли не до драки…

Вечером к нам в реанимацию приехал Валера Янклович, попросил дозу хлоралгидрата. Это такой седативный (успокаивающий), расслабляющий препарат, довольно токсичный. Дежурили мы с Леней Сульповаром. И когда узнали, в каких дозах и в каких смесях хлоралгидрат будет применяться, — мы с Леней вообще стали на дыбы! Решили сами поехать на Малую Грузинскую. Реанимобиль был на вызове, мы сели в такси.

Приезжаем. Открывает дверь какая-то девушка. В нестандартном большом холле горит одна лампочка, полумрак. На диване под одеялом лежит человек и вроде слегка похрапывает. Я прохожу первым, смотрю: человек в очках, понимаю, что не Высоцкий. Это был Федотов, я тогда в первый раз с ним столкнулся.

Спрашиваю:

— А где Высоцкий?

— Там, в спальне.

Проходим туда и видим: Высоцкий, как говорят медики, в асфиксии… Федотов накачал его большими дозами всяких седативов, он лежит практически без рефлексов, у него уже заваливается язык… То есть он сам себя может задушить! Мы с Леней придали ему положение, которое положено наркотизированному больному, — рефлексы чуть-чуть появились. Мы — анестезиологи, но и реаниматоры тоже — видим, что дело плохо. Но ведь и Федотов — тоже профессионал-реаниматолог! Я даже не знаю, как это назвать, — это не просто халатность или безграмотность… Если у меня в зале лежит больной и я знаю, что он умрет, — ну нечего ловить! — но когда я слышу храп западающего языка, извините, я спокойно сидеть не могу!

Ну а дальше пошел этот сыр-бор: что делать?! Я однозначно настаивал, чтобы немедленно забрать Высоцкого. Однозначно. И не только потому, что тяжелое состояние, но и потому, что здесь ему просто нельзя быть. Нельзя.

Федотов сказал, что нужно согласовать с родителями, хотя зачем в такой ситуации согласовывать?! Сульповар сел на телефон, позвонил.

По-моему, он говорил с Ниной Максимовной, она сказала:

— Ребята, если нужно, конечно, забирайте.

Интересно, помнит ли она этот разговор?..