Владимир Высоцкий знакомый и незнакомый

— Говорят, что в балете намного лучше работают, потому что артисты все время в тренаже, каждый день у станка, всегда в состоянии готовности выйти на сцену. А драматические артисты якобы постоянно растренировываются и, если они не репетируют, деградируют. Но так, наверно, всегда — человек, который не работает, постепенно теряет свою квалификацию.

Актеры воистину как дети. В атмосфере каждого театра существуют споры, ссоры, взаимные обиды, даже враждебность. Деление на любимчиков и нелюбимых… К счастью, все это изменчиво, от любви до ненависти один шаг, но — и наоборот! Станиславскому принадлежит мысль, что с распределением ролей завершается и разделение на партии внутри театра. Что еще нужно актеру кроме роли? И если ты играешь, а он нет, то он может стать тебе врагом до… получения новой роли.

Все это так, но есть грань, за которой начинается нравственная деформация. Сейчас в театре понимают, что не очень ценили Высоцкого, для них он до самого конца оставался одним из многих, одним из труппы. Сокрушаются, что его довели до отчаяния, до подачи заявления об уходе.

Открыто заговорили о некоторых сторонах закулисной жизни, достоверные сведения проникали и в печать. Когда Высоцкий привел своего коллегу Ивана Дыховичного на эстраду и уговорил его петь старинные русские романсы, посыпались остроты: Ды-ховичный-де учил Высоцкого управлять автомобилем, но пришел в отчаяние от его бурного темперамента, проявляющегося в самых рискованных ситуациях. Подобные невинные шутки не могли обидеть актера, он с чувством юмора относился и к гораздо более желчным остротам товарищей на сборах труппы. Но для него стала невыносимой общая зависть, которая начала преследовать его по пути в репетиционные, в гримерную, в коридорах, в гардеробе. Она проявлялась и на собраниях, причем по самым ничтожным поводам. Актриса жалуется на то, что Высоцкий с ней не поздоровался. Труппа обсуждает зазнавшегося кумира толпы.

В другой раз говорится о звездомании, говорится с плохо прикрытой злобой. Особенно обидело Высоцкого недружелюбие коллег, когда однажды демонстрировался любительский фильм о гастролях театра. Смех и веселые комментарии сопровождали все моменты фильма — до появления на экране Высоцкого. Тогда зал дружно замолк, и эта полная тишина задела актера больше всего, больше самых неприязненных реплик.

А сколько раз общая неприязнь изливалась на тех, кого он любил, кого поддерживал, кому помогал! О таких случаях артисты рассказывают сейчас с чувством неискупимой вины «за поздние прозрения и раскаяния», — писал Вениамин Смехов, припоминая финал песенки о том, как туземцы от полноты чувств съели знаменитого мореплавателя Джеймса Кука.

Вдвойне тяжело, невыносимо сознавать, что ты был равнодушен и даже жесток к «кумиру» в тот период, когда у него было больше всего неприятностей — безуспешное обивание начальственных порогов, отмена концертов, отказы журналов и другие «залпы отрицательных эмоций».

Можно представить, в какой обстановке работал певец дружбы и товарищества и почему среди всех добродетелей так высоко ставил слово мужчины, честность, верность. Как некогда — в кругу альпинистов, в вертикальном разрезе человеческой морали и поведения. И при всем том, я не помню случая, чтобы Владимир жаловался на судьбу. Его выручало врожденное чувство юмора.

* * *

Пресса не баловала Высоцкого при жизни своим вниманием.

Например, он снимался в фильме «Единственная» Иосифа Хейфица. Роль его не была основной. Но когда в 1976 году начали появляться рецензии на фильм, в большинстве из них о Высоцком не было ни слова. Целую страницу в журнале «Советский экран» критик Юлий Смелков посвящает фильму, многословно хвалит Валерия Золотухина, половину фразы уделяет Елене Прокловой, а о Высоцком и не вспоминает, словно тот и не участвовал в фильме. Ни хорошего, ни плохого слова не нашлось для него у критика.

Конечно, такие факты огорчительны. В некоторых из них более мнительные читатели усматривали попытки противопоставить друг другу актеров «Таганки». Может быть, приведенный пример не из самых типичных, но известно, что умолчание обиднее отрицания. Почему не сказать, что им не нравится в игре актера? Почему не написать об этом открыто? Что можно ответить на эти справедливые вопросы? При накоплении подобных фактов действительно создается впечатление о заговоре молчания, при котором имя актера можно было увидеть только в прессе с латинским шрифтом. Но тут важно и другое. Слухи о распрях и конфликтах в театре кое-кого радовали. Подробности охотно раздувались и разукрашивались, им придавалось значение, которого они и не имели.