Владимир

— Вижу! — усмехнувшись, сказал тот. — Спасибо, что проведал, княже Владимир. Жаль только, что встречаю тебя не в палатах, а тут, в порубе.

— И то правда, жаль! — Князь вздохнул. — Да что поделаешь, приходится тут, вот так говорить.

Владимир сел.

— Устал я! Садись и ты! — предложил Владимир Святополку.

— Я постою, — хмуро ответил тот. — Мне не от чего уставать, разве от дум…

— О чем же ты думаешь, Святополк?

— Князю, который вчера сидел в хоромах, а днесь гниет в твоем порубе на трухлявой соломе, есть о чем подумать.

— Почему не думал о том ранее, до того как замыслил поднять смуту в западных волостях Руси, идти со своим тестем на Киев, убить меня, киевского князя, изменить вере русских людей, стать слугою папы?

— Днесь я в твоей власти, — неторопливо ответил Святополк, — ты сильный, очень сильный, княже-василевс… Но зачем возводишь напраслину на меня, вчера еще туровского князя, а ныне узника, кинутого твоей десницей в этот поруб?

— Напрасно ты меня попрекаешь. Не я тебя кинул в поруб, а бояре и воеводы, узнав о твоем замысле в Турове, схватили тебя и привезли в Киев… Да и жена твоя Марина, и духовник Рейнберн, ижи были с тобой, ныне сказали правду… О люди, люди, все вы такие, днесь служите одному, завтра другому…

Святополк молчал, уставясь в темный угол поруба, потом повернулся к Владимиру, и тот увидел его горящие глаза, закушенные губы.

— Что ж, — задыхаясь, прохрипел он, — коли все знаешь, скажу и я правду… Слушай, княже Владимир! Это так! Думал я из Турова идти на Киев, помышлял одолеть твою дружину, а уж вой мои, пожалуй, не пощадили бы и тебя… Тяжко мне в этом признаться, а тебе страшно слушать, но такова она, правда.

Владимир, содрогаясь, промолвил:

— Слышу, Святополк! Ты поведал правду. Однако напрасно полагаешь, что она страшна мне. Нет, не за себя боюсь, за Русь, за людей ее страшно.

Владимир умолк, прошла долгая минута, потом продолжал:

— Страшно, Святополк, за Русскую землю… С одной стороны ромеи. С востока наседают печенеги, за ними половцы. На севере точат ножи свионы, а ты задумал пустить в нашу землю еще и поляков, германцев, папу римского.

— Поляки и германцы далеко, — возразил Святополк. — Папа римский еще далее… До Византии, — процедил он, — пожалуй, ближе, не так ли, княже?

Владимир понял, на что намекает Святополк.

— На легионы ромеев я не опирался и не пустил бы их на Русь… Веру христианскую принял такожде не от константинопольского патриарха.

— И я не собирался предавать Русь, — дерзко крикнул Святополк, — ни полякам, ни германцам, ни папе…

Князь Владимир горько улыбнулся.

— Так почему же ты так деял, Святополк?

Долгое время в порубе царила тишина, лишь со сруба стены где-то размеренно падали капли да потрескивала в углу солома, за дверью раз и второй прозвучали шаги.

— От юности моей, — начал Святополк, — не любил я тебя, княже, ибо кровь отца моего Ярополка запеклась на руках твоих, ибо ты выгнал мать мою Юлию из Киева, ибо меня оскорбляли дети твои и ты сам, ибо ты, разделяя земли, поставил меня князем в худшей волости, Турове, ибо ты никогда ни на крошку не сделал мне добра, а токмо зло… Почему же я должен был делать тебе добро, как мог я не отомстить за отца, за мать и за все, за все?…

Оперши голову на руки, князь Владимир слушал речь Святополка.

— Ты поступил хорошо, сказав мне правду, хотя, Святополк, ты мог бы сказать ее раньше. Что ж, услышал о сем днесь от тебя, хоть ведал твои мысли раньше…

— Так почему же ты кинул меня в поруб, допрашиваешь, мучишь, коли все знаешь?

— Я пришел не допытывать, а говорить с тобой, Святополк, зане все это неправда.

— Великий князь и василевс Руси! — засмеявшись, промолвил Святополк. — Тебе мало того, что вверг меня в этот поруб, хочешь еще и посмеяться надо мной?

— Я говорю о том, — продолжал Владимир, словно не слыша слов Святополка, — что не хотел убить и не убивал брата моего Ярополка. Много горя и мук принял я от него, а еще больше Русь и ее люди, я же все простил ему, призывал к миру и любви… Князя Ярополка в сенях терема убили два гридня, которых подкупил воевода Блюд. Ты, Святополк, это знаешь.

— Не верю! Это придумал ты со своими боярами, вы нацелили мечи убийц в сердце моего отца…

— Я выслушал твою правду. Почему же не хочешь выслушать моей? Сейчас ты сам все поймешь…

— Слушаю! — крикнул Святополк. — Что же ты скажешь мне?

— Скажу то, что никогда не прогонял и не мог прогнать с Горы твоей матери Юлии. Зане твой отец не Ярополк, как полагают все и думаешь ты сам…

— Не Ярополк? Княже Владимир, ты глумишься надо мной… зачем?! Кто же мой отец?

— Было время, когда все было не так, как ныне, — промолвил грустно Владимир, — время, когда твоя мать, схоронив мужа Ярополка, любила меня… Ты плод сей любви, нашего греха… я… твой отец!

Святополк стоял в углу поруба и пристально смотрел на князя Владимира, который сидел на пне, склонив низко голову. Затрепетав, Святополк, казалось, в какое-то мгновение хотел кинуться вперед.

Но это был лишь краткий миг — Святополк не шевельнулся, охватив руками голову, он стиснул зубы так, что Владимир услышал скрежет и поднял голову.