Владимир

Дружина, окружавшая князя Ярослава, уже издали увидела на гостинце шествие: впереди с черными хоругвями, печально колыхавшимися среди снегов, ехало несколько десятков всадников, за ними восьмерик коней тащил сани с выдолбленной из дуба, крепко-накрепко закрытой, просмоленной корстой, за ними на многих санях следовали нарочитые мужи Новгородской земли, а еще дальше верхом и пешими, сменяясь на погостах, с секирами и рогатинами поспешали смерды — требити пути, класть мосты, отбиваться от диких зверей, которые стаями бродили по лесам.

Сойдя с коня, князь Ярослав приблизился к саням, где стоял гроб, упал на колени прямо в снег, воздел горе руки и со скорбью промолвил:

— О брат мой, Вышеслав, думал ли ты, едучи в полночные земли, вернуться на отчизну в корсте, холодным трупом?!

Над снегами кружилась поземка, черная корста искрилась от инея, задубелые хоругви звенели на ветру.

— Горе мне, горе, — причитал князь Ярослав, — аще встретил тебя не на коне сидящего, а лежащего в гробу.

Хоругви склонялись до самой земли, ветер свистел сильней и сильней, снежное море затягивало все окружающее.

— Прощай, брат! — слышались сквозь завывания ветра слова Ярослава. — И не сетуй на меня, еду замещать тебя, как изгой, подобно тебе направляюсь во тьму полунощную.

Дружинники сели на коней, по снегу заскрипели полозья, сани с корстой двинулись дальше.

Долго, с непокрытой головой, с опущенными руками, стоял среди снегов князь Ярослав, раздумывая о горькой участи брата своего Вышеслава.

В Новгород князь Ярослав прибыл без всяких почестей и славы. Так получилось, наверно, потому, что его поезд промчался по льду Ильмень-озера вечером, а у княжьего терема остановился поздно ночью, когда в Новгороде все спали.

Подняв на ноги сонную стражу, послы, ездившие в Киев, вместе с князем Ярославом вошли в терем. Забегали дворяне, зажгли огни, в трапезной зазвенела посуда, запахло жареным мясом.

В терем, запыхавшись, тотчас прибежали воеводы и бояре, а вместе с ними и посадник Добрыня, выделявшийся своим нарядом, гривнами, цепями и важной осанкой.

После ужина мужи, воеводы и бояре удалились, но Добрыня остался — хотелось ему поговорить с новым князем, да и кто-то должен был провести Ярослава в палаты.

Так они остались наедине на верху терема, в светлице, которая выходила окнами на Волхов. У Добрыни с вечера болела печень, а теперь, выпив меду и поев, он захмелел, отяжелел, его клонило ко сну. Ярослав же, ехавший из Киева больше месяца и почти не сомкнувший глаз последние ночи, был совсем бодрый. Слегка прихрамывая, он прошелся по палате, постоял у окна и обернулся к воеводе.

— Я, княже Ярослав, — начал Добрыня, — служил еще твоему деду, мир его праху, князю Святославу, вуем был отцу твоему Владимиру, много лет сидел посадником в Новгороде, был первым воеводой и боярином у князя Вышеслава.

Добрыня умолк, ожидая, что скажет Ярослав. Но Ярослав молча стоял у окна и смотрел на темные очертания теремов, на заснеженный Волхов.

— И с христианством помог я князю Владимиру, — продолжал Добрыня, — немало обрел врагов среди язычников, немало найдется их и поныне. Перуна к конскому хвосту привязал и вверг в Волхов. Воеводы и бояре свое, а я человек княжий, токмо князьям служил и повинен служить…

Князь Ярослав отвернулся наконец от окна и пристально посмотрел на воеводу Добрыню. Тот даже вздрогнул — на него смотрело лицо юного Владимира: тот же лоб, нос, рот, и что больше всего поразило его — князь новгородский Ярослав смотрел на Добрыню глазами его сестры, Малуши.

— Много я слышал о тебе, воевода Добрыня! — сказал Ярослав. — Знаю, немало ты сделал для земель полунощных.

— Верь мне, княже, — смущаясь и путаясь в словах, продолжал Добрыня, — ревностно стану помогать и тебе, буду первым подругом, слугою.

Ярослав сел в кресло и опустил глаза.

— Слушай, Добрыня, — сухо промолвил он. — Мне еще в Киеве много о тебе говорили, знаю, был ты верным слугою князей. Но слуги-воеводы мне не надобны, им след свои дела вершить, мне и дворяне прислужат. А я со всеми мужами моими буду служить людям полунощных земель…

Это были обидные для Добрыни слова, князь Ярослав отклонял его дружбу и службу — его внук, этот юный хромой, стало быть, сговорился по дороге с послами-боярами, а может, что еще хуже, — что-нибудь узнал о нем от отца своего Владимира?

— Так когда же велишь мне прийти? — только и нашелся что сказать Добрыня.

— Днесь, на рассвете, я велел собраться в Большой палате всем боярам, мужам, воеводам… Приходи и ты.

— Но ведь скоро рассвет… Когда же ты будешь спать, княже?

— В сем городе, — резко бросил Ярослав, — я уже не хочу спать.

8

На князя Владимира падают и падают удары судьбы: смерть сына Изяслава в Полоцке, измена Святополка в Турове, утрата жены, которую он любил и которая любила его больше всего на свете…