Владимирские Мономахи

Вернувшись в Высоксу и войдя в дом бодрый и веселый, Аникита Ильич, проходя мимо передней, где дежурила «дюжина», вдруг остановился и спросил с порога:

— Слыхали вы, братцы, что ваш барин Аникита Ильич Басман-Басанов бузу какую-то пьет?

Дежурная дюжина, взятая врасплох огульно, призналась и повалилась в ноги, чуя беду.

— Слышали, батюшка Аникита Ильич. Виноваты…

— За то, что слышали, я вас не трону, — сказал барин. — А говорил ли кто из вас сам этакое?..

— Не говорили… Никто… Ни один… Накажи Господь!

— А кто же в Высоксе это говорил?

Дюжина называла тотчас, конечно, того же парня Сеньку Лопоухого.

Поднявшись к себе, через полчаса Аникита Ильич снова вышел из своих комнат в большой коридор. Здесь было уже собрано человек с полсотни дворовых, а впереди всех стоял молодой парень бледный, как смерть.

Барин, выйдя, стал перед ним усмехаясь.

— Ты Сенька Лопоухий? — спросил он чересчур тихим голосом.

Парень бросился в ноги и только завыл благим матом, не имея сил произнести ни единого слова.

— Вставай… Ну… эй, вы! Поднимите!

Парня силком подняли и держали, потому что от страха он валился, как мертво-пьяный…

— Ты говорил, что я бузу пью…

Сенька все-таки отвечать не мог. Язык не повиновался.

— Масеич, подай…

Масеич, стоявший тут же, подал на подносе заготовленные графин и стакан.

Барин налил в стакан чего-то мутно-белого вроде молока и объяснил…

— Буза — питие мерзостное и его, кроме турки, никто не пьет, потому что, кроме турчинова живота, ничей живот питья этого не одолевает. Стало, и я пить бузу не могу… А чтобы вы знали и видели, что буза творит с человеком, я вот, приказал ее состряпать и на самом выдумщике вам показать. Пей! — прибавил Басанов, протягивая парню стакан.

Но Сенька Лопоухий не двигался и, казалось, ничего не понимал. Несколько услужливых холопов взялись за него. Десять рук протянулись… Одни держали голову, другие шею, третьи пальцами раскрывали парню рот…

И все, что было в стакане, очутилось у Сеньки в глотке и в животе…

Через полчаса малый, внизу, в передней, окруженный дежурной дюжиной, катался по полу и орал, корчась в судорогах. Никто его не трогал. Уже выйдя от сына, Аникита Ильич приказал свести парня к доктору Вениусу с просьбой, нельзя ли помочь ему и излечить от бузы.

Разумеется, доктор-немец, не смевший из боязни за себя перечить Басанову, дал утром небольшую дозу чего-то ядовитого, но приготовил и противоядие. Барин предупредил его в утренней записке, что когда опоенный «достаточно накричит», то он его пришлет для излечения, так как смерти его не желает.

Аникита Ильич отнесся к болтуну мягче, потому что не Сенька этот бузу выдумал, а кто выдумал, тот давно был достойно наказан.

За обедом, однако, Басанов стал задумчив и молчалив по особенному поводу, случавшемуся раза два в неделю. За столом, как всегда, среди кучи приживальщиков, сидела одна молоденькая девушка, на которую Аникита Ильич за последние месяцы не мог равнодушно и хладнокровно взирать. Иногда же она просто раздражала его и делала суровым.

«Просто, что ни день, то краше! — думал он теперь, косясь в ее сторону. — А сегодня совсем королевна какая!»

И угрюмое расположение духа явилось тотчас. Причина же была та, что на эту сильно нравившуюся ему приживальщицу у него не хватало духу посягнуть. А эта борьба с самим собой продолжалась уже месяца четыре. И что останавливало его, он сам не знал. Людское осуждение? Ему было это всегда трын-трава. Нет. Что-то иное… Какая-то боязнь…

Однако, встав из-за стола и перейдя в китайскую комнату, в сопровождении всех обедавших, Аникита Ильич не сел на диван, как всегда, а, подойдя к отворенному окну, подозвал к себе старую девицу Улиту Васильевну Ильеву и сказал ей тихо:

— Приходи ко мне нынче часу в десятом наверх. Дело есть до тебя. Поняла?

— Слушаю-с, — отозвалась она, удивляясь и робея.

— Не через винтушку, а через большой ход… — объяснил Басанов. — Ты не красотка какая, чтобы таиться и тайными ходами ходить… Братцу ничего не сказывай. Поняла?

— Слушаю-с, — так же боязливо ответила Улита Васильевна.

И в этот же вечер после ужина Аникита Ильич, собираясь уже ложиться спать, принял у себя в кабинете старую девицу, сильно смущенную, и объяснил ей свое дело, объяснил откровенно, вдобавок кротко и как-то жалобно…

Ильева узнала, что ее племянница так околдовала Аникиту Ильича, и уже давно, что он бился, бился и решился наконец заговорить.

— Я ее, не то что других разных, озолочу… — сказал Басанов с чувством. — А если она да зачнет, то прямо, вот перед Богом божуся, женюсь…

Улита Васильевна, страшно взволнованная совершенно неожиданным объяснением и важным открытием, даже не знала, что и отвечать.

— Это не к спеху… — стал объяснять Басанов. — А ты начни… Потолкуй с ней… Что она скажет, мне передай. Насильно счастливить я не хочу. А ты постарайся для меня, говори с ней, приготавливай… Нешто плохо богатой стать, в доме Моем быть не хуже, чем вот Сусанна Юрьевна… А прямо так и будет! А то и пуще! Госпожой Басман-Басановой станет. Шутка!..

Почти целый час обучал Аникита Ильич старую девицу, как ей ему помочь и как взяться за дело.