Владимирские просёлки

Самойловские елки должны были спасти нас от дождя. Туча гналась за нами по пятам. Хорошо было видно, как затуманилось оставшееся позади родное село – совсем завесила его кисея – и как кисея эта, одним концом пристегнутая к двигающейся туче, другим концом волочится по земле, задевая за деревья, дома, заборы. Вот она поволоклась по ржаному полю и, знать, была не такая уж легкая и воздушная, если рожь под нею ложилась, словно приглаживал, ласкал ее кто-нибудь шершавой тяжелой рукой, как приглаживает мужик непокорные, ржаные же вихры сынишки.

Нарастающий шум только подбадривал нас, и мы бежали до тех пор, пока погоня не захлестнула, не смяла, обрушив на плечи бурлящую, по-июльски теплую, ливневую волну.

Бежать дальше не было смысла – не играть же с дождем вперегонки. А если вас окунули в воду, то от второго окунанья вы мокрей не станете.

Ливень шел волнами. Проходила одна волна – и появлялось солнце. В золотистом пару тонула земля. Пар шел и от нас, от наших спин, башмаков, рюкзаков. Потом снова настигла туча. Дорога осклизла, и идти стало плохо. Жирная грязь налипала на башмаки, так что мы обрадовались, когда начался лес с густой травой по сторонам тропинки.

Серега от отца научился подражать птицам и теперь развлекался тем, что со всего Самойловского леса собрал к себе кукушек. Сначала несколько раз он прокуковал впустую. Ошарашенные дождем птицы не отзывались. Потом далеко-далеко раздалось ответное: «Ку-ку». Потом в другой стороне, потом сзади. Серега настойчиво звал, и мы слышали, как все ближе и ближе подлетают обманутые кукушки. Кольцо сжималось, и наконец в кустах со всех сторон послышалось шастанье, шум крыльев, шорохи. Птицы летали над просекой, над нашими головами в недоумении и растерянности. Тогда Серега решил созвать рябчиков, но снова хлынувший ливень помешал этой затее.

Как ни тепел был дождь, вымокшие до нитки, мы начали зябнуть. Кроме того, ливень перешел в мелкую морось, небо затянулось сплошной серой мглой. Верхушки елей рвали, терзали ее, отрывая и оставляя на себе белые мокрые клочья. Такое не могло кончиться быстро.

К деревне Корнево мы подошли с задворок. Долго искали прогон, чтобы попасть на улицу. Прогона все не было, и мы, решившись, открыли калитку в огород, прошли мимо гряд с луком (как сейчас вижу – матово-зеленые жирные стрелы с крупными каплями дождя на них), но огород уперся в бревенчатую стену двора, а двор оказался запертым. На наш стук дверь приоткрылась, и оттуда выскочил пудовалый поросенок, а за ним уж парень. Парень не обратил на нас никакого внимания и стал гоняться за поросенком по грядкам с луком. Мы тем временем прошли через двор, залитый навозной жижей, пришлось ступать по редко брошенным кирпичам, и очутились в самом Корневе.

Выбрав крыльцо попросторнее, расположились на нем. На ходу было теплее, а теперь губы у нас посинели, и сухая одежда в теплой комнате стала казаться верхом человеческого блаженства на земле.

День только начинался, и, значит, неприятного впереди было больше, чем его осталось позади.

Деревня просматривалась насквозь, зеленая и пустая, как футбольное поле во время перерыва. Только гуси и куры ходили там и тут. Это был дурной признак. При коротком дожде куры прячутся и пережидают, а уж если они вышли в дождь, значит, пережидать бесполезно.

Распугивая кур и гусей, расплескивая лужи, кидая вверх комья грязи, мчался по деревне «газик». Он готов был проскочить в прогон и скрыться за околицей, как длинноногий озябший Серега бросился наперерез ему, подобно вратарю, спасающему верхний левый угол ворот. «Газик» остановился, а нам в нашем положении было, право, все равно, куда и зачем он едет.

В автомобиле, кроме водителя, белобрового паренька в клетчатой рубашке, сидели еще старичок и женщина лет сорока пяти, со спокойным лицом, тоже, как мы, попутчики. Водитель, казалось, рожден был для таких дорог. Ему, видимо, нравилось даже круто поворачивать баранку, когда автомобиль становился поперек дороги и юзом начинал сползать вниз под крутой уклон или когда на критической точке подъема нужно было свернуть на сторону, наискось, чтобы вскарабкаться на осклизлый пригорок. Мотор урчал, работали оба сцепления, потоки грязи выбрасывались из-под колес и колотили по тенту.

– Значит, москвичи, – почему-то правильно решил водитель. – Ну что ж, у нас тоже все как в Москве, только дома пониже да асфальт пожиже. Радуйтесь, что на мою машину попали. Сейчас в радиусе ста километров все грузовики стоят по дорогам, где дождь застал. Ехать им невозможно. Только нам дорога открыта. – И он лихо подавал вперед рычаг скоростей, как будто непосредственно этим движением толкал машину вперед.

– Ничего, хорошую машину сделали, без нее – гроб.

– Водитель вы тоже, видимо, классный!

Белые брови сошлись на переносице. Парень поморщился.

– Водить всяк может. У нас в школе был один балбес, инструктора отступились. Я говорю: «Дайте мне, не может быть, чтоб не научился, медведей и то всему научают». Отстажировался за милую душу. Теперь тоже где-нибудь сидит на дороге…