владычество2

— Может, четыре раза за пятнадцать лет патрульной службы. Дубинку — меньше десяти раз. Послушай — и я произнесу это медленно, потому что вы, газетчики, этого не понимаете,

— некоторые из этих парней не пойдут с тобой в полицейское управление только потому, что ты скажешь им: «Пожалуйста». Между прочим, я тоже обращался в больницу. Тот парень бил меня. Видишь? — Олли показал Кларенсу четырехсантиметровый шрам на левой руке.

— Это оставил тот парень? Серьезно?

— Какие уж тут шутки. Я могу показать тебе все свои шрамы и рассказать, откуда каждый из них появился, но я не раздеваюсь перед журналистами.

— Спасибо, Олли. Ты не представляешь, насколько я при-

51

знателен тебе за твою стеснительность. Так что же произошло дальше?

— Меня донимали сотрудники окружного прокурора. Им был нужен козел отпущения. «Трибьюн» и Норкост сделали из меня жестокого расиста-полицейского. Они представили преступника «умственно отсталым автомобилистом» и «возможно подозреваемым» в ограблении. И ни слова не упомянули о том, что мы видели, как он выстрелил в ту девушку; что он обезумел из-за наркотиков, пытаясь убить нас и очевидцев; что он вовлек нас в скоростное преследование; что он сопротивлялся задержанию, бил меня по руке и так далее. Ни одного упоминания о том, что у него есть судимость за распространение наркотиков. Кто знает, сколько детей, превратившись из-за него в преступников и бандитов, умерли или стали убийцами. Все это не имело значения. Он был жертвой. Потом оказалось, что они взяли у него интервью, и он стал героем — мучеником, который рассказывает своим по-детски мирным голоском о том, как он хотел бы, чтобы все люди просто любили друг друга.

— В твоих словах звучит горечь, — сказал Кларенс.

— Может и так. Но ты не знаешь еще самого худшего. Моя мама была родом из Айдахо, а мой отец — из Арканзаса, поэтому я с детства знал два языка. Что бы ты ни думал, мой отец не был расистом, но некоторые из моих дядь и кузенов были отъявленными расистами наподобие тех отбросов из ку-клукс-клана, которые любят рассказывать истории о том, что дети черных рождаются с хвостами, и акушеркам приходится эти хвосты отрезать. Психоз. Вскоре после случившегося они прислали мне открытку, в которой написали: «Кузен, мы с тобой. Мы рады, что ты выбил грязь из того негра». Один из них сказал мне это на семейной встрече. Я не сдержался и врезал ему сильнее, чем тому преступнику. К счастью, кузен не подал на меня в суд. Что ж, на одну открытку меньше на Рождество, — Олли делал вид, что для него это неважно. — Ты видел мою фотографию, напечатанную на первой странице? Крупный план?

— Да. Я тебя еле узнал.

— Меня никто не узнавал. Та драка длилась около пятнадцати минут. Наверное, кто-то из «Трибьюн» прослушивал полицейскую частоту, и фотограф уже ожидал в Хиллсборо, так что у нее было достаточно времени, чтобы успеть на место событий. Эта девчонка подошла совсем близко, в то время как преступник размахивал своими ручищами мясника. Я боялся, что

52

ОН заденет ее, но она не отступала и все-таки сделала те фотографии. На них я похож на растрепанного Гитлера. Моя жена сказала, что никогда не видела меня таким злобным. Не знаю, как могло получиться, что эта милая физиономия выглядела настолько уродливой.

«Женщина-фотограф? Наверное, это была Карп».

— Значит, ты считаешь, что в случившемся виновата «Трибьюн»?

— Джейк как-то сказал мне: «Пресса слетается на скандал, как стервятники на труп». Они распинали меня, — ответил Олли.

— Ты смотришь на СМИ сквозь очки своего горького опыта, — сказал Кларенс.

— Конечно. Но разве не через эти же очки ты смотришь на полицейских? Чьим же опытом мы можем руководствоваться, если не своим собственным? И меня беспокоит то, что я стал полицейским не для того, чтобы избивать наркоманов, а для того, чтобы приносить пользу обществу. Я, не задумываясь, рисковал жизнью, но как только было выдвинуто то обвинение, вдруг все годы службы — моя карьера и заслуги — все это перестало учитываться. И по сей день, я уверен, что если бы Джейк Вудс не провел собственное расследование, не обнаружил бы другую сторону и не написал о ней в «Трибьюн», то я оказался бы за решеткой.

— Да, тебе, наверное, пришлось нелегко.

— Самое худшее было то, что мою младшую дочь (тогда ей было шестнадцать) постоянно изводили в школе верившие газетам дети и учителя. Однажды она пришла домой и спросила: «Папа, ты действительно сделал все это с тем парнем?» — веки Олли отяжелели. — Вот это действительно больно. Конечно же, жестокость полиции существует и, несомненно, есть полицейские-расисты, но я к ним не отношусь. Мне просто пришлось расплачиваться за их грехи.

Кларенс подумал о том, сколько раз ему приходилось расплачиваться за грехи чернокожих преступников, которые были скорее исключением, чем правилом.

— И последний вопрос... Джейк мне кое-что рассказал, но я хотел бы услышать это из твоих уст. Расскажи мне о Баме Роби.

Олли выглядел удивленным, как будто давно не слышал этого имени.