Владычица морей

– В августе предстоит коронация. Государство в долгу, денег в казне мало, запас в крепости почти иссяк. После войны обнаружено много ужасных изъянов… Право… В Европе полагают, что Россия разорена, беднеет и все в развале. На коронацию не будем жалеть средств и закатим торжество, каких Европа еще не видела. Придется выдержать тяготы. Будем выпускать заем. Приедут посланцы всех дворов и правительств, масса гостей. Покажем, что Россия изобильна, ей есть чем торговать, она сыта, что глубинные силы ее крестьянства и экономические возможности велики. Пусть убедятся, что, если бы мы обрекли наших противников на отечественную войну, нам бы достало сил и средств, а им бы несдобровать. Только не хочется мне принимать с былыми почестями посланцев королевы Виктории. Отец надеялся на лордов. Сердце не может простить… От имени королевы прибудет независимый лорд Гранвилл. Королева мила, я помню ее хорошо.

– Да, п-пришли, Муравьев, на мою коронацию, – испытывая неловкость, Александр иногда заикался, – п-представителей сформированного тобой к-казачьего войска Я хочу видеть двух казаков-забайкальцев на торжестве… Какая же форма у них?

– Желтые лампасы.

– Ты молодец, Муравьев!

Муравьеву лестно внимание и доверие государя.

Преисполненный воодушевления и благодарности к царю, он уезжал из дворца. Лишь спустя время Николай Николаевич осознал свое притворство и хитрость.

Убеждения Муравьева давали сильный крен по тем же причинам и в ту же сторону, как в свое время у декабристов. Милость государя возвращала его к чистым детским понятиям о монархии.

В декабристах, находившихся в ссылке в Иркутске и в деревнях под городом, Муравьев обрел задушевных друзей, отстраняя от себя силой деспотической власти подозрительных чиновников и отбивая им охоту и возможность следить за собой.

Еще в 1854 году, впервые возвратившись с Амура, на другой же день велел он закладывать лошадей и помчался по высокому берегу еще не замерзшей Ангары в пригородную деревню Малую Разводную, где на окраине стоял двухэтажный дом Юшневских и где собиралось общество близких людей, как бы новый Союз благоденствия. Тут он чувствовал себя как лазутчик, возвратившийся к заговорщикам. В верхнем этаже с окнами на Ангару, среди верных единомышленников казалось, что цель может быть достигнута, смысл найден, за вином и опьяняющими речами время останавливалось.

Тут, в Малой Разводной, в доме с краской цвета солнца по доскам обшивки, казалось, возникала школа мудрости Сибири, ее академия и университет.

А в нижнем этаже, в узеньком коридорчике, увешанном теплой верхней одеждой, посиживал служивший у Юшневской на конюшне и по дому молоденький смышленый паренек Котька Пятидесятников.

Потом, глубоким стариком, рассказывал Константин Яковлевич Пятидесятников про свою службу Юшневским, про приезды к декабристам Муравьева, возвратившегося с Амура, про кутежи по этому случаю в Разводной и про внезапную кончину одного из братьев Борисовых, живших в этом же доме, и как в том же 1854 году другой брат, не снеся потери, покончил жизнь самоубийством. И про многие другие события тех лет…

Глава 7. Пароход «Америка»

Возобновлялись рейсы пассажирских пароходов между Петербургом и портами Европы. Из Соединенных Штатов возвратился Петр Васильевич Казакевич. На нем нет оттенка озабоченности, как на переживших войну. Не он потерпел поражение и не виноват в проигрыше. Человек Нового Света, который сам начинал создавать в Сибири на далеких, при его участии открытых побережьях во время европейских раздоров. Вид иностранца. В Петербурге у него дел – по горло, и все не о войне. Его выслушивают охотно и пытаются содействовать. Сменил американский клетчатый костюм на мундир капитана первого ранга, переменил походку и ездит на официальные и частные встречи.

Петр Васильевич петербуржец, у него тут родня, знакомые, сослуживцы и покровители, целые дни проводит на людях. Холост, мил, в гостиных принят, с дамами и девицами любезен.

Муравьев пригласил к себе в отель для обстоятельных и откровенных разговоров.

У Николая Николаевича Муравьева полно забот, и вокруг сплошные опасности. Сейчас в Петербурге происходит бурное круговращение, начинается пыльный чиновничий смерч. Происходят перемены, все друг друга сталкивают с насиженных мест, хотят служить либеральному царю. Тут могут и вознести внезапно, но могут и сбить с должности, убрать и забыть. Тогда прощай не только мундир, положение и грядущие награды, ордена и звезды, которые так и просятся на грудь к Николаю Николаевичу, но и мечты о будущем, и потаенная служба прогрессу, намерения преобразить страну и самому преобразиться. В эту пору надо сидеть в Петербурге, уезжать недалеко или ненадолго.