Владыка башни

Мой отец никогда не имел склонности к глубоким раздумьям или глубокомысленным рассуждениям. Его немногочисленные сочинения и эпистолы сухи и немногословны, да к тому же полны рутинной нелепости армейской жизни. Но в памяти моей навсегда запечатлелись слова, сказанные им в ночь падения Марбеллиса. Мы тогда стояли на вершине холма, глядя на пламя, бушующее над городской стеной, и слушая крики горожан, когда королевская гвардия проявила свою знаменитую удаль, принеся возмездие врагу на концах своих копий. Мне хотелось понять, почему он так мрачен, неужели всё ещё сомневается в нашей славной победе, достойной остаться в веках? Думаю, вы уже догадались, что он был пьян.

Не отрывая взгляда от гибнущего города, мой отец изрёк:

— Всякая победа есть лишь морок.

Алюций Алъ-Гестиан. Полное собрание сочинений, хранится в Большой библиотеке Объединённого Королевства

Хроники Вернье

— Поднять паруса! — срываясь на визг, завопил генерал. — Поднять паруса, я вам говорю! Заставьте двигаться это корыто!

Капитан отдал приказ матросам-рабам, и те бросились выполнять. Я же спокойно подошёл к лееру и начал разглядывать остатки генеральской армии, теснимые к реке. Варитаи с тупой покорностью дрались до смерти, вольные мечники, охваченные страхом, прыгали в воду. Примерно в полумиле к югу вольная кавалерия едва сдерживала натиск воинов в зелёных плащах. Кто бы ни командовал теми конниками, он с завидным хладнокровием пресекал все их попытки удрать. Но совершенно напрасно — вскоре в тыл им зашёл крупный отряд всадников, которые для начала на полном скаку выпустили по воларцам тучу стрел. В считаные мгновенья вся вымуштрованная дисциплина воларских солдат испарилась, на поле битвы осталась перепуганная толпа, не имевшая к тому же возможности сбежать.

Я отвернулся от мерзкого зрелища и заметил одинокого всадника, скачущего вдоль дамбы. За ним бежали несколько тысяч бездоспешных дикарей с палицами и луками. На таком расстоянии лица всадника было не разглядеть, но у меня не было ни малейшего сомнения в том, как его зовут.

— Скорее! — Голос генерала перекрывал грохот якорных цепей. — Если сегодня же эта лохань не выйдет в море, я лично сдеру шкуру с каждого раба на её борту!

— Что, захотели вернуться домой? — хмыкнула Форнелла, стоявшая с бокалом вина у стола с картой. — Я бы не советовала это делать при таком-то приливе.

— Какой там ещё дом? — рявкнул в ответ генерал. — Мы идём в Варинсхолд и будем ждать следующую волну. А уж когда я её дождусь, я оставлю от этой земли выжженную пустыню. Пиши, раб! — гаркнул он мне. — «Я, генерал Реклар Токрев, сим повелеваю уничтожить всех жителей данной провинции...»

Я нехотя потянулся за пергаментом, но тут нечто привлекло мой взор. Корабль пришёл наконец в движение. Команда, глухая к мольбам барахтающихся в воде мечников, развернула паруса, и ветерок повлёк нас вниз по течению. А дело в том, что краем глаза я заприметил паруса, появившиеся в миле впереди нас. Мне довелось повидать немало различных судов, так что я без труда узнал мельденейский флаг, трепещущий на грот-мачте: широкое чёрное полотнище, которое поднимали в бою. Крик впередсмотрящего подтвердил, что это отнюдь не иллюзия, порождённая страхом.

— Лучников на такелаж! — приказал капитан. — Баллисты, товсь! Куритаев на бак!

За первым мельденейским кораблём появился второй, затем ещё два. Я искоса посмотрел на генерала и, к немалому своему изумлению, увидел лицо труса. Весь его громогласный кураж, всё показное самообладание сменились обильно текущим потом и несдерживаемой дрожью. Только тут я сообразил, что этот человек просто-напросто никогда не участвовал в настоящей битве. Он наблюдал за ними издали, посылал других на смерть, а сам всегда оставался в стороне. Я едва сдержал смех: трус он или нет, моя жизнь была в его руках.

Но если мне удалось сдержаться, то его жене — нет. Она развернула свиток, который я передал генералу этим утром, и от души хохотала, читая его. Лихорадочно блестящие глаза мужа уставились на неё.

— В чём дело? — вскинулся он. — Что так вас развеселило, моя любезная супруга?

— О, ничего! Просто радуюсь, что не зря потратила деньги. — Продолжая смеяться, она указала пальцем на вашего покорного слугу.

— Да ну? — Генерал злобно зыркнул на меня, и его бледная физиономия побагровела. — И в каком же смысле, хотелось бы знать?

— Позвольте мне зачитать последнее, по всей видимости, произведение нашего прославленного книгочея и поэта Вернье Алише Сомерена, озаглавленное «Торжественная ода к генералу Реклару Токреву. Подражание Кирвалю Дракену».

Она театрально откашлялась, едва удерживаясь от хихиканья, и с выражением начала декламировать:

— Дурень капризный, нелепый гордец,

Обряжен женой в скомороший венец.

Погряз в непотребстве, на радость врагам,

А раб-борзописец кадит фимиам...

— Замолчи, — тихо произнёс генерал, но она и не подумала останавливаться.

— Пусть гибнут солдаты в огне и в дыму,

Лишь дутая слава потребна ему...