Владыка морей Ч.2

— Чудо, значит, сотворить решил, — бурчал он себе под нос. — С живыми людьми наш мальчик решил поиграться! Коготки точит. Что же из тебя вырастет, когда ты в положенные лета войдешь! Подумать страшно! Да как же непросто с детьми государя нашего! А еще княжича Владимира вот-вот пришлют! Нет, я своей смертью точно не помру.

А за дверью его дома на бревне сидела любящая мать, которая обнимала вновь обретенного сына и негромко всхлипывала. Она до сих пор не верила, что это происходит с ней наяву.

— Стой! — Арни с трудом отцепил от себя руки Улрике и поднял за грудки Берислава, который шел к главе школы. Точнее, не шел, а бежал, как и положено воину из молодых.

— Ты сказал, что помолишься за моих близких! — требовательно сказал Арни, тряхнув княжича так, что ноги его оторвались от земли. — Ты святой? Признавайся! Ты как епископ Арнульф? Ты помолился, и моя мать нашлась! Говори!

— Я тут ни при чем! — задушено пискнул Берислав. — Спроси у матери, она тебе все сама расскажет! Она же кричала что-то про Богиню! Не я это, понял?

* * *

Две недели назад.

Улрике сидела перед самым страшным человеком на свете. Она слышала о нем только жуткие сказки, но сейчас видела перед собой просто кряжистого пожилого мужчину с белоснежной, тщательно расчесанной бородой и спокойным, даже ласковым взглядом. Этот взгляд не мог обмануть ее, она не первый день жила на свете. Это был сам боярин Горан, верный слуга великого князя, который лил кровушку людскую, словно водицу, если в том приключалась нужда. Его именем и именами его детей пугали непослушных ребятишек, заменив ими в этом почетном деле кикимор и леших. Трехголовый змей Гораныч был куда страшнее, чем какая-то кикимора. Кикимора где-то на болотах живет, а братья Горанычи вот они! Крикни «Слово и дело государево», вмиг познакомишься на свою голову. Ведь во все времена, и в любой земле известно, что если по доброй воле идешь к тем, кто охраняет порядок в государстве, то твои неприятности только начинаются.

На воловьей шее хозяина покоев тускло поблескивала серебряная гривна — награда, которую давали тем, кто проявил отвагу в бою. Никаких украшений здесь больше не было. Пустой дубовый стол, массивный и крепкий, как сам хозяин, пустые стены и небольшие окошки, закрытые свинцовым переплетом, куда вставлены кусочки стекла.

Вот ведь роскошь какая, — думала Улрике. И пыль не летит сюда, и холод тоже остается снаружи. Неужто можно зимой в окно выглянуть? Эта несложная мысль так захватила ее, что она даже ткнула локтем стоявшую рядом дочь. Смотри, мол.

Рядом с боярином Гораном, к которому привели Улрике, сидел его сын. Никем другим этот человек быть не мог. Такой же крепкий, с суровым взглядом, с густой бородой, лежащей на могучей груди. Только он попроще был, чем отец. Так же силен, но недалек, прост и понятен. Это Улрике нутром чувствовала. Просто пес. Нет, Пёс государев! Так он себя называл.

— Ты понимаешь словенскую речь, женщина? — спросил у нее боярин.

— Понимаю, господин, — ответила Улрике. — Мы с сербами бок о бок жили. Приходилось понимать.

* * *

Месяц назад.

Десяток всадников на вороных конях скакал по лесным дорогам, не встречая препятствий. Да и кому бы пришло в голову преградить дорогу княжеским слугам в черных кафтанах с серебряным шитьем и в каракулевых шапках с серебряной же волчьей головой. Впрочем, у того, кто скакал впереди, кокарда блестела золотом, как и шитье на одежде. Серебром же была украшена упряжь его коня, сплошь покрытая чеканными пластинами с выбитыми на них волками. Что все это значило? А это значило, что по дорогам Тюрингии мчали каратели, егеря великого князя Самослава во главе со своим начальником, который прозывался Волком. Лесные охотники, которые научены были бесшумно скрадывать часовых, скакали сегодня при полном параде, а следовательно, дело их было явное, и не тайное. Так оно и вышло.

— Хозяина сюда! И быстро!

Улрике замерла в испуге, разглядывая жутких всадников. Кони черные, одежда черная, взгляды острые, недобрые. Десяток воинов выстроился дугой, окружив вход в «длинный дом», что стоял в богатой деревне на берегу Рейна. Эта земля принадлежала сильному роду, близкому к самому королю. Пять огромных строений, больше похожих на сараи, вмещали в себя под сотню человек. Тут жили семьями, каждая у своего очага, коих в таком доме имелось штук пять. Стены из столбов, вкопанных в землю, были заложены камнями и глиной. Высокая крыша поднималась ввысь на полтора десятка локтей. Там, под самой стрехой, проделана дыра, куда и выходил дым из очагов, покрывая по дороге потолочные балки густыми хлопьями сажи. Так германцы жили везде, за исключением южной Галлии, где франки уже вовсю перенимали римские обычаи.

— Ты хозяин? — спросил Волк у человека, вышедшего из дому.

— А тебе зачем? — глубоко пряча свой страх, ответил старший здесь, крепкий муж лет пятидесяти. Он знал, кто к нему пожаловал.

— Улрике и Леутхайд тут живут? — спросил тот, у кого была золотая волчья голова на шапке. — По ним Слово и дело государево сказано.