Давешний горбун, которого все называли Горемыкой и почитали за главу, только водил этих самых коз: от штольни и до твердыни, где руду плавили в круглых печах, что ночью приметил Збышек. В ясный морозный день чад от них поднимался высоко-высоко в небо и, подобно знамени, реял над Необоримым горами. За то горняки ласково называли эти печи «дымарками» и берегли, как родных дитять.
Збышек к труду привык и не выдохся, даже когда сели подкрепиться проходчики в его забое. Стал он их расспрашивать о твердыне, о Горемыке.
– Нечего языком камни перебирать, – оборвали вопросы Збышека. – Не любит Владыка недр пустой болтовни.
«Выходит я – и болтун?» – изумился Збышек, но поперёк ничего не сказал. Он доел сухарь, которым с ним поделились горняки, и предложил:
– Дайте, панове, и мне обушок, что ли? Не должно вам одним силёнку тратить.
Проходчики переглянулись неодобрительно и только головами покачали. Переглянулись и откатчики, и возчики. Все молчали.
Снова удивился Збышек, но решил, что, видно, есть какая-то примета на сей счёт. Поплевал он на мозолистые ладони, схватил лопату и дальше стал сгребать руду в корыто, пока не загудел где-то в темноте колокол.
Умм-м.
Умм-м-м.
– Ну пора и честь знать, – сказал главный из проходчиков, и чёрные от каменной пыли, мокрые от пота и воды, капавшей с потолка, поплелись они в твердыню.
Алым догорал короткий зимний день. Тьма ложилась на сизые хребты, на тенистые долины, и горняки снова затянули свою печальную песню. В бывшей замковой кухне снова сели они у круглого, как монета, очага, и женщины накормили их кашей с печеной репой и козьим сыром. Збышеку и вовсе сунули в руки добавку:
– Для рыцаря твоего.
«Рыцаря» Збышек нашел в углу одного из погребов, где тот и просидел весь день, ни с кем не говоря и только отмахиваясь от предложенной еды.
– Збышек, – сказал Ольгерд другу, едва тот приблизился. – Ты не поверишь, но у меня, кажется, голова от них болит. Век висел, по людям скучал, а тут – не знаю, куда деться. Все им что-то от меня надо. Дети все норовят заглянуть в лицо. Увидят меня – что будем делать?
Збышек призадумался, доел добавку и отправился к Горемыке. Тот лежал на соломе и кайлом своим чесал горб. Жил он в твердыне со своей с матерью и сестрой, с которым был всегда нежен и ласков, будто горняка подменял некий дух.
– Тяжело, пане, хозяину моему обет блюсти при стольких-то глазах. Нельзя ему келью отрядить?
Горемыка посмотрела искоса и скривил губы.
– Ну, положим, хором пустых тут хватает, да только дров тебе никто не даст. Тут каждое дерево на счету.
– Моему хозяину того не надо. Его вера греет.
– Смотрю я, твоему рыцарю вообще ничего не надо, – заметил Горемыка и продолжил с удовольствием чесать горб.
Збышек на это не ответил. Он поблагодарил горняцкого главу и отправился с Ольгердом искать свободную комнату.