Владыка уссурийских дебрей

   Ночь провели у костра. Было еще не очень холодно, поэтому мы отдохнули неплохо. Снова пошли следом. Медведь повел нас в верховья реки, отсюда он свернул в сторону моря и начал спускаться в Аввакумовские покотя. Я хотел было бросить зверя. Далеко зашли. В любую сторону до жилья километров полета. Добудешь зверя и мясом не попользуешься. А тут Уран сорвался с места, и вскоре слышу лай на сопке. Уран держал медведя на узком взлобке. Я нашел их, карабин к плечу - выстрелил.

   Пуля перебила медведю шею, и он покатился под гору. Освежевал его. Закопал мясо в снег, завалил валежником, патрон повесил, чтобы не растащили хищники мою добычу. Взял с собой сердце, печень, желчь отдельно уложил, вещь лечебная, бросил туда же и мясо и пошел прямиком через Ким-гору домой, чтобы взять коня.

   Солнце пошло на закат. Хотел стать табором, но ветерок донес запах дыма. Забеспокоился и Уран. Скоро впереди залаяли собаки. Уран, вздыбив шерсть, приготовился к драке. Я взял его на поводок. Из ключа раздались крики:

   - Шарик, Найда! Назад! Цыц!

   Хорошая охотничья собака редко бывает злобной. Подошел к палатке. Пять охотников. Все рослые, бородатые, настороженные. Я-то понял - один человек в тайге всегда кажется подозрительным. Поздоровались. И я узнал их - это были тигроловы Кошаровы: отец, Алексей Никандрыч, и его сыновья, Тимофей и Дмитрий, с ними были Серафим Бывалин и Прокопий Горюнов. Этих я знал чуть больше.

   Перед войной только и было о них разговоров. Больше всех добывали кабанов, медведей, белки и соболя. Но, чтобы они ловили тигров, - такого не слышал.

   - Далеко же тебя занесло, - сказал Никандрыч.

   - Так уж случилось.

   - Добыл кого?

   - Медведя подвалил.

   - Вот хорошо! А у нас нет корму для собак, тигренка вот поймаем, а кормить будет нечем. Продашь нам мясо.

   - Я вам и так отдам, - сказал я. - Может быть, где ближе спроворю?

   - Хм, а ты щедрый... Не побоялся один на косолапого идти?

   - Собака выручает.

   - Проходи, - сказал дед, - чай будем пить. Свежины твоей сварим, а то мы с голодухи слабеть стали.

   Никандрыч говорил, а остальные молчали. Так же молча начали варить медвежатину. Поели. Дед снова спросил:

   - Тигров-то когда видел?

   - Так, издали. Но стрелять не приходилось...

   - Зачем же стрелять дорогого зверя!

   - Один не возьмешь, а так - кто меня возьмет? - сказал я.

   - Мы возьмем. Пойдешь? Я ответил:

   - Пойду.

   - Пусть идет, только без пая, - бросил через плечо Тимофей Кошаров, здоровущий детина, как и отец.

   - Без пая, говоришь? Это не по-охотничьи, - сказал дед и добавил: - Вшестером вязать легче. - Никандрыч помолчал, шевеля сухими губами, потом сказал: - Завтра распределимся - теперь спать. Сила в еде и во сне!

   Спал я плохо, разные сны снились, убегал от тигров, медведей. Словом, мура. Ворочался, мешал Серафиму Бывалину спать. Он повернулся ко мне и прошептал:

   - Ты спи спокойно. Мы ить тоже впервой на такую охоту. У Кощарова два напарника заболели, вот он и взял нас.

   Чуть свет нас поднял Никандрыч. Пошли в вершину реки. Шли быстро, я едва поспевал за бородачами, хотя и сам был неплохой ходок по тайге. К полудню собаки начали рваться со сворок. Запоскуливали, рвались вперед. Вот и след.

   - Пущай собак. Бегом! - крикнул Никандрыч и первым бросился в сопку, стреляя из карабина. Дмитрий вырвался' со своей двустволкой вперед и тоже загремел выстрелами.

   - Бегом! - ревел Никандрыч. Вполгоры остервенело лаяли собаки. Никандрыч остановился и приказал:

   - Руби вилаги!

   Мы вырубили себе по рогулине и снова побежали на лай собак. Увидели их. Они всей сворой лаяли на выскорь. Под ней сидел тигренок. Зубы оскалены, шипит, рычит, лапами отбивается от собак. Поверьте, у меня все упало, как я увидел эту зверину. Ведь я думал, что это будет тигренок не больше собаки, а это был самый настоящий тигр.

   Но не будь собаки в намордниках, а их было семь с моим Ураном, они бы, наверное, порвали и такого тигра.

   - Навались, - крикнул старик и первым бросился на тигренка. Тот бросил собак и на Никандрыча. Но хитер старик, сунул в морду зверю свою фуфайку, которую нацепил на рогулину, зверь впился в нее когтями и зубами, не оторвешь. А мы все разом его и оседлали.

   Все оказалось легко и просто, даже не верилось. Тигренка спеленали, он пометался на снегу и затих. Соорудили носилки, уложили его и понесли в табор. Зверь весил до восьми пудов, а тут чащи и подъемы, пока донесли, так устали, что еле ногами двигали. У палатки настелили лапнику под бока зверю, накрыли пологом, чтобы не простыл, и занялись делом: кто дрова рубил, я варил хлебово. Управились и сели передохнуть. Смех, разговоры. Хохотали Дмитрий и Тимофей, вспоминая случай из тигровой охоты, как Дмитрий попал под тигра, который на прыжке сбил его, схватил зубами за ичиг, а Дмитрий вместо того, чтобы вырываться от тигра, орал: "Спасите ногу, как я буду тигров ловить". Тимофей рассказал, как его раненый кабан день держал на дубу. Словом, обычный охотничий треп.

   Но я стал замечать, что с Горюновым что-то неладное творится. Он молчал, не смеялся, выходил из палатки, садился перед тигром, подолгу смотрел ему в глаза, гладил его широкий лоб...