Остаток дня представлял собой утомляющее своей обыденностью возвращение жителей Нью-Йорка к жизни. Покорившись своей роли, Майкл задавался вопросом, выпадет ли на его долю принятие каких-либо подлинных решений или же теперь каждый день будет проходить в подобной непринужденности. Ему были заранее ясны проблемы всех его пациентов, и он безошибочно отыскивал путь к их спасению. Некто решил то ли исполнить все его фантазии, то ли исподтишка над ним насмеяться. Врач божьей милостью в роли марионетки. По крайней мере это давало ему время на то, чтобы понять, куда он на самом деле попал и что ему делать дальше.
Когда он попрощался со всеми и покинул больницу, было семь вечера и уже стемнело. Снегопад прекратился; улицы были чисты. Можно было бы вернуться к своим блужданиям, однако он помнил, где именно оставил автомобиль в гараже, — ключ он уже нащупал в кармане. Столь же несомненным было то, что он сможет беспрепятственно вернуться в особняк в Верхнем Ист-Сайде, принадлежавший ему в течение последних шести лет. Добравшись туда, он обнаружил, что его дом комфортабельно, хотя и не роскошно обставлен. Войдя в кабинет, Майкл опустился в свое любимое кожаное кресло, словно верный пес сопровождавшее его как в студенчестве, так и на всех должностях, занимаемых им на Восточном побережье.
Будь он в настроении удивляться, — чего определенно не было — он, конечно, обратил бы внимание, насколько продуманы все детали окружающей обстановки. Комнаты были обставлены в соответствии с его вкусами. В холодильнике были его любимые продукты, в буфете стояла бутылка виски привычной марки. Каждая книга в шкафах, каждая фотография на каминной полке имели свою историю; свидетельства подлинности его жизни отыскивались повсюду. Он, однако, удостоил все эти памятки лишь мимолетным взглядом. Реализм поддельного бытия если что и означал, так только то, что бутафор — кем бы он ни был — знал свое дело. Очутившись в мире, подвешенном на волоске, по-прежнему без Сьюзен, Майкл чувствовал, что чем дольше он будет вынужден так жить, тем больше горечи будет прибавляться к этой шутке.
Но действительно ли он был вынужден? Соломон, как и Рахиль, все время говорил, что можно поступать так, как хочется ему, Майклу, — или же по-другому. Борьба с Исмаилом ни к чему не привела; он собственными глазами убедился, что
Так вот что имелось в виду под настоящей силой — пересечение линии, соединяющей сон и явь, пусть даже эти термины совершенно неадекватны. Обычно сон воспринимается человеком как сон, а проснувшись, он может ощутить переход к реальной жизни. Здесь же все было не так. Всякий раз Майкл, оглядываясь вокруг, обнаруживал, что перемещается из одного нереального состояния в другое, словно пробуждаясь ото сна к новому сну. Галлюцинация не имела конца.
Ну хорошо, допустим. И что тогда? Майкл решил, что сейчас не помешает плеснуть себе чуть-чуть виски — пожалуй, даже больше, чем чуть-чуть. Он включил телевизор, который, как и ожидалось, был переполнен хорошими новостями. Можно было, однако, заметить, что не все телеведущие выглядели соответственно преподносимым ими рассказам об очередном мирном соглашении или чудесном исцелении. Под маской улыбающейся уверенности проскальзывали панические нотки. Майкл понял. Кто
Он краешком захватил рассказ об одной трагедии — кто-то бросился под поезд метро. Если это и был тот, у кого возникли трудности с приспособлением, — быть может, из-за слишком тяжелого груза грехов, не позволявшего наслаждаться раем, — это была не Бог весть какая цена. Стоило лишь глянуть на светлую сторону происходящего: никто никого не принуждал к принятию нового мира. Никого нельзя было обвинить во впадении в массовый гипноз. Как говорил Соломон, реальность формируется из обычных мыслей и желаний, никакой магии.
Спустя час у Майкла рассеялись все сомнения. Он пребывал там, где самой большой проблемой была неспособность принять всеобщее счастье. От этой мысли ему захотелось напиться по-настоящему. Весь вечер он ждал, пока алкоголь наконец подействует, и впал в забытье в своем кресле около полуночи. Последнее, что он слышал, — да он и не был уверен, что слышал это, — были голоса, похожие на стенания людских душ со дна глубокого колодца.
Глава девятая. Йецер Га-Ра