Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Фельетон под таким названием пока не обнаружен, возможно, память подвела Амфитеатрова, и он имел в виду какую-то другую публикацию. Что же касается «горя и обиды детства», то они с наибольшей силой «выплаканы и вымещены» в разбиравшихся выше фельетонах «О незаконных и о законных, но несчастных детях» и «Компетентное мнение». Личные выпады иного свойства содержит опубликованный в «Московском листке» в 1890 году «Ненаписанный фельетон», в котором описывается воображаемый прием для журналистов: «Первою вошла дама с кислою миной, больше известная под псевдонимом „Урванихи“. Уже самый ее псевдоним указывал на то направление, которого придерживалась эта дама в литературе.

Из всего, что она написала, наибольшей известностью пользовался вексель, очень недурно написанный на какого-то сербского генерала. Это литературное произведение дало автору славу, которая протекла бы даже до границы Томской губернии, если бы Урваниху почему-то, — вероятно, из-за сожаления к русской литературе, — не оставили в Москве. Кроме векселей на сербских генералов, Урваниха писала рецензии на игру разных актеров и пользовалась репутацией „барыни, которой только попробуй — не дай“…»^[48]

В общем, рисуется более чем несимпатичный портрет авантюристки, изготовительницы фальшивых векселей и шантажистки. Намеки были небезосновательны. Соколова, как уже отмечалось, была дамой с авантюрной жилкой и не раз по этой причине попадала в серьезные переплеты. В 1870 году ее судили за подложную расписку на 750 рублей, составленную от имени своего родственника и крестного отца Власа полковника А. А. Казначеева. Суд присяжных оправдал ее, приняв во внимание «тяжелые обстоятельства» и «прежние отношения, существовавшие… между нею и г. Казначеевым, объяснить которые она считает невозможным»^[49]. Спустя пять лет она предлагает к оплате фальшивый вексель на три тысячи рублей на имя упоминаемого Дорошевичем «сербского генерала», которым был благоволивший к ней М. Г. Черняев, издатель газеты «Русский мир», позволивший ей открыть в Москве отделение своего издания. И Соколова стала действовать как полноправная хозяйка всего дела, прикрываясь именем ставшего популярным в русско-турецкую войну генерала. Черняев пожалел ее и отказался возбудить уголовное дело. Уже будучи издательницей «Русского листка», она была обвинена в самовольной продаже вверенного ей залога и подвергнута трехнедельному домашнему аресту. Тогда же, в середине 1870-х годов, ее осудили на четыре месяца тюрьмы по обвинению в клевете в печати. А в 1877 году приговорили к ссылке в Олонецкую губернию за подделку расписки на десять тысяч рублей, якобы выданной ей графом А. В. Орловым-Давыдовым. В 1883 году снова заводят судебное дело по обвинению в мошенничестве. В большинстве случаев ей удавалось как-то выкручиваться. По словам Амфитеатрова, «темную историю с какими-то сомнительными векселями», в которую она впутала редактора «Современных известий» Н. П. Гилярова-Платонова, удалось погасить «без уголовных последствий» только благодаря «любезности знаменитого в свое время товарища председателя московского окружного суда Евгения Романовича Ринка»^[50]. Этот богатый шулерский опыт нашел отражение в документальной повести Соколовой с более чем выразительным названием «В мире афер и гешефта».

Естественно, что Дорошевичу что-то было известно о неблаговидных делах матери. И он, как видим, воспользовался этой информацией. Но главные удары наносил ей как «самке, бросившей своего ребенка». Однажды он сделал это на страницах того же номера газеты, в котором выступила и она. В 1892 году Соколова под псевдонимом Синее Домино печатала в «Московском листке» свою повесть «По течению». Влас тогда же был постоянным сотрудником этой газеты, вел фельетонную рубрику «За день». И вот в номере, в котором шло окончание ее повести, он в очередном обозрении, обсуждая судебное «дело Гинет и Ивашевой об „истребовании ребенка“ — одно из тех дел, которые глубоко возмущают общественную совесть», — говорит о «самке», бросившей новорожденного.

«Мамаша Гинет — настоящая мамаша fin de siècle.

Она оставила дарственную запись на ребенка, затем предъявила иск о „взыскании ребенка“ и желает быть введена в права матери при помощи судебного пристава.

Ей остается только, „выиграв“ ребенка, заложить его в ссудной кассе и продать квитанцию!

Таковы мамаши „конца века“!

Трудно найти барыню, которая бы согласилась подарить своего мопса, и тысячи барынь очень охотно дарят своих детей».

И, наконец, следует чуть ли не прямое обращение к Соколовой: «Что должен думать о матери такой ребенок, когда он вырастет и узнает о тех „гражданских операциях“, которые с ним совершались?»

В этих словах прочитывается возможный отклик на попытку Соколовой (если таковая была) «оттягать» сына у четы Дорошевичей. Что же до судьбы таких детей, то из них «растут маленькие Гамлеты, несчастье которых состоит в том, что они принуждены презирать свою мать»^[51].

Это было его несчастье — вынужденное презрение к родной матери.