Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Эта же мысль — о неиспользованности человеческого потенциала в России — является подспудной в очерковом цикле «Торгово-промышленники»^[1145] (вполне возможно, что в нем использован тот материал, что предназначался для ненаписанного романа «Дельцы»), в котором запечатлены разные по личностной сути крупнейшие представители российского бизнеса. Но объединяет их ощущение гибнущей, нераскрытой по-настоящему силы, которая могла бы принести немало пользы отечеству. Чернов, Бугров, Морозов, Мамонтов… Всех их так или иначе раздавил тот бюрократический Петербург, по адресу которого Дорошевич выпустил немало самых язвительных своих стрел. Правда, и в той же чиновной среде он искал и находил людей действительно способных приносить реальную пользу стране, таких, как нижегородский губернатор Н. М. Баранов, товарищ министра финансов В. И. Ковалевский. Но и они в итоге стали не нужны той омертвевшей бюрократической системе, символом которой является вице-губернатор, заявивший в ответ на предложение открыть университет, «рассадник социальных знаний», что «социальный строй устраивать, слава тебе, Господи, еще не позволено» и вообще, что «социальный, что социалистический — один черт. Вообще социализм!» А «политическая экономия — это чтоб министрам жалованье меньше платить. Мы этому учить, извините, не позволим!»^[1146]

Небесным громом 28 октября 1910 года прозвучала весть об уходе Льва Толстого из Ясной Поляны. В последние годы все новости оттуда передавал в «Русское слово» Сергей Петрович Спиро, превратившийся в яснополянского корреспондента газеты. Журналистов в окружении Толстого недолюбливали — уж больно докучали. Но к Сергею Петровичу, как к человеку чрезвычайно деликатному, было отношение доверительное. И сам Лев Николаевич относился к нему благожелательно, поскольку видел в нем не только журналиста, актера, драматурга, но и личность, духовно ищущую. Спиро был постоянным посетителем Ясной Поляны, переписывался с Толстым.

Но когда началась эта потрясшая Россию последняя «толстовская неделя», в «Русском слове» сразу же поняли, что одному Сергею Петровичу не справиться. В помощь ему были отряжены еще несколько человек. Уже 31 октября «Русское слово» вышло с сенсационной полосой «Уход Льва Толстого из Ясной Поляны». Телеграммы, сообщения из Шамордино, где Толстой останавливался у своей сестры Марии Николаевны, настоятельницы монастыря, из Ясной Поляны, где в нервном припадке жена писателя Софья Андреевна бросилась в пруд, со станций, через которые следовал поезд из Козельска до Астапово… Здесь на вокзале «Русское слово» учредило свое бюро, с телефонистами, телеграфистами, корреспондентами, напряженно работавшее целую неделю, вплоть до 7 ноября, дня смерти Толстого. Корреспондент «Русского слова» К. А. Орлов был первым, известившим жену писателя, где находится заболевший Толстой.

В том же номере газеты был опубликован большой фельетон Дорошевича «Софья Андреевна». Когда почти вся пресса клеймила жену писателя как не понимавшую его духовных идеалов и устремлений, по сути виновницу драмы Толстого, Дорошевич встал на ее защиту. Будучи осведомленным относительно атмосферы, царившей в яснополянском доме, он пишет о том, как люди, фанатически стремившиеся, чтобы образ жизни Толстого полностью соответствовал нормам учения, ставившего во главу угла опрощение, не желали видеть, что рядом с писателем живет женщина со своим сложным внутренним миром, которой ее муж дорог не менее, чем им, но еще дороги семья, дети, их будущее: «У С. А. Толстой как человека и жены величайшего русского писателя, наверное, были ошибки и промахи. Но я благоговейно прикасаюсь к руке женщины, сначала разобравшей неразборчивый толстовский почерк, а затем не один раз переписавшей постоянно исправляемый, вечно ломаемый текст будущих „Войны и мира“ и „Анны Карениной“».