Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Похоже, это уже послефевральский период. И вряд ли в этих словах только тоска по ушедшей молодости. Остро чувствовавший историческую насыщенность времени, он понимал, что пришел слом всей жизни. И, осознавая эту неизбежность, тем не менее тосковал.

Глава X «НЕ БУДЬТЕ НИ ЗА РЕВОЛЮЦИЮ, НИ ПРОТИВ НЕЕ»

По словам Амфитеатрова, «в Февральскую революцию Дорошевич был окрылен»^[1307]. Увы — этой «окрыленности» не видно на страницах «Русского слова». С начала 1917 года и до конца мая в газете нет его фельетонов. Он давно уже болел (болезни преследовали его), но на такие эпохальные события — отречение царя, приход к власти Временного правительства — казалось бы, должен был откликнуться. Но он молчит, и это достаточно красноречивое молчание. Дело шло к революционному перевороту, все свидетельствовало о том, что самодержавие сгнило, не сумев перейти на рельсы конституционной монархии. Но кто пришел на смену старой власти? Те самые кадеты-октябристы, в адрес которых он выпустил немало критических стрел. Впрочем, критиковать — долг журналиста. И все-таки он не чувствовал внутренней потребности сразу высказать публичную поддержку политикам, пришедшим на смену самодержавию. Ну не мог он вот так просто, с ходу нацепить красный бант и выйти, как некоторые его коллеги по газете, на кипевшие первыми «свободными восторгами» улицы столицы. И не потому, что был «боязлив» и соблюдал флоберовский завет не прикасаться к позолоченным идолам. Он видел слабость, неуверенность новой власти, но еще страшнее была приобретавшая все большую силу угроза слева, которую олицетворяли большевистские советы.

В условиях двоевластия важно было сформулировать недвусмысленную позицию газеты. В конце марта Дорошевич, после февральских событий официально занявший пост главного редактора, приступает к работе над программой «Русского слова», которую вместе с редакционным уставом должна принять специальная комиссия. Почти всю первую половину апреля идут заседания в редакции, на которых обсуждаются эти документы. Не все шло гладко. Предложение редактора заменить слова о том, что «Русское слово» «исповедует и проповедует демократическую республику в России», на слова: «считает наилучшей формой правления для России демократическую республику» было отклонено двенадцатью голосами против пяти. Разногласия в редакции отражали уровень понимания политического процесса и, соответственно, надежд и ожиданий. Сначала Дорошевичу удалось настоять на том, чтобы в программе было записано: «Признавая ценность научного социализма, „Русское слово“ оставляет за собой право свободного критического отношения ко всем социалистическим партиям <…> Признавая революционные заслуги Совета рабочих депутатов в решительный момент борьбы со старым режимом, „Русское слово“ полагает, что с момента образования Временного правительства Советы рабочих депутатов, продолжая считать себя правительственным органом, превращаются в элемент, дезорганизующий государственную власть и вносящий анархические начала в жизнь страны. Советы рабочих депутатов должны теперь превратится в профсоюзные организации, которые могут исполнить свою важную общественную функцию, выражая интересы соответствующего класса населения».

Но большинству в редакционной комиссии эти формулировки показались умалением «народной инициативы», и в результате в важнейшем, восьмом пункте программы было записано, что, «признавая революционные заслуги Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и огромную организационную роль как этого совета, так и вызванных к жизни провинциальных советов, „Русское слово“ полагает, что эти советы должны сохранить свои важные общественные функции органов, отражающих настроения и требования рабочих классов, но не могут посягать на права Временного правительства, являющегося в настоящее время единственною законною властью»^[1308].