Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Дорошевич предупреждал: «Бойтесь не Дантонов, бойтесь не Робеспьеров! Бойтесь не генералов, которых вы казните, — бойтесь вот этого маленького офицера в поношенном артиллерийском мундире <…> Контрреволюцию ищут везде. Но никогда не ищут там, где она, в действительности, скрывается. В этом насмешка истории».

По воспоминаниям Пильского, с лекцией о журналистах Великой Французской революции Дорошевич выезжал в другие города, в частности он называет Архангельск и Одессу. Возможно, и состоялась поездка из Москвы или Петрограда в Архангельск, хотя, если иметь в виду состояние здоровья Дорошевича, это было нелегкое предприятие. Что же до Одессы, то это был не гастрольный выезд, через город начала его славы пролегало долгое и сложное по обстоятельствам (началась гражданская война) путешествие, в которое он пустился в конце лета 1918 года. Жизнь в Петрограде становилась все тяжелее и опаснее. В ночь на 25 июня арестовали Амфитеатрова. По слухам, арест был связан с закрытием газеты «Молва», в которой он опубликовал фельетон по поводу убийства Володарского^[1347]. Скорее все в те же дни «революционного террора», объявленного возмездием за убийство большевистского комиссара по делам печати, был арестован и Дорошевич. Его арест, припоминал Амфитеатров, «длился всего несколько часов, но разбил больше, чем иного год каторги». Кратковременность ареста Дорошевича можно объяснить тем, что власть, предпринявшая аресты крупных деятелей «буржуазной печати» в отместку за убийство Володарского, не только ничего реального не смогла предъявить ему в качестве обвинения (в отличие от Амфитеатрова, он ничего не печатал), но и убедилась в тяжелом состоянии его здоровья. О том, что происходило с ним в ту пору, свидетельствуют те же воспоминания Амфитеатрова: «Много видел я в то время панически испуганных людей, но никого в такой мятущейся, самоубийственной тоске, как терзался Дорошевич. Помню, застал я однажды его, совсем больного, в постели, по которой он катался из стороны в сторону, как зверь, в отчаянии, не находящий места, где дать хоть минутный покой больному сердцу… Насилу-то, насилу его выпроводили на юг»^[1348].

Было принято решение: он поедет в Севастополь, поживет в доме тещи, все-таки другой климат, морской воздух, фрукты — может быть, и полегчает. Ольга Николаевна временно оставалась в Петрограде: нужно было устроить дело с охраной квартиры, в которой было немало добра, — кабинет красного дерева в стиле жакоб, вывезенный Власом Михайловичем из Франции, бронза, картины, гравюры, ну и, конечно, великолепная библиотека. Он взял с собой только самое дорогое и необходимое — подлинники газет, журналов и книг эпохи Великой Французской революции. Те самые, которые он демонстрировал на лекциях в Петрограде и Москве. Они нужны были ему для новых выступлений, ибо чем еще он мог заработать на жизнь?

Выезд из Петрограда на юг, где хозяйничали белые, составлял немалую проблему. Для того чтобы получить разрешение большевистской власти, нужно было представить серьезные резоны. 24 августа Дорошевич прошел освидетельствование у врача судебно-медицинского подотдела Комиссариата здравоохранения Ольги Исааковны Соловейчик. В выданном документе было записано, что «гражданин Дорошевич, 55 лет, ослабленного питания, жалуется на общую слабость, одышку, стеснение и боли в стороне сердца, боли в печени <…> Заключено, что гр. Дорошевич одержим пороком сердца, воспалением желчного пузыря, поэтому нуждается в безотлагательном лечении в дачных условиях на юге при особой диете питания, в поездке на юг нуждается в сопровождении какого-либо провожающего»^[1349]. Вероятно, для того чтобы подкрепить аргументацию, была изобретена еще одна причина. Известный кинорежиссер А. Дранков получил разрешение выехать на юг в связи со съемками фильма по книге Дорошевича «Сахалин». В киногруппу, естественно, был включен автор книги^[1350]. Почему картину о Сахалине нужно было снимать на юге — этот вопрос, похоже, никого из большевистских чиновников не интересовал. Время было страшное, но и по-своему анекдотичное.

На железных дорогах царила сумятица, поезда ходили нерегулярно. Почти два месяца продлилось путешествие Дорошевича. Сначала он застрял в Киеве. В город, находившийся под властью гетмана Скоропадского, наехало множество бежавших от большевиков политических деятелей, литераторов, актеров, журналистов. На Крещатике бурлила жизнь, в кафе строились фантастические планы, в театрах шли одна за другой премьеры, затевались новые газеты. «В бивуачной киевской сутолоке, имитировавшей столичную культурную жизнь, — рассказывает М. Кольцов, — фельетонный король в изгнании был желанным гвоздем для возникавших как грибы новых газет. Редакционные посланцы обивали порог тихой квартиры, где уединился больной Дорошевич. Но ответом на все самые заманчивые предложения было всегда одно:

— Не хочу, не верю, писать не буду.