Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

«Поезд высадил его на вокзале на рассвете хмурого и холодного весеннего дня. Было холодно, но пассажиров выгнали из здания. Городской транспорт не ходил. Пришлось дожидаться у стенки. Потом на бесконечном трамвае он доехал до квартиры, которую считал „своей“, на углу Кронверкского проспекта и Пушкарской улицы Петроградской стороны. Постучал в дверь. Долго и недоверчиво оглядывали его через цепочку. Потом дверь открыл высокий, молодой, начинавший лысеть мужчина с наглым лицом, одетый в собственный ночной халат Власа Михайловича.

— Откуда вы заявились и что вам здесь надо? — спросил он грубо.

— Я — Дорошевич, — сказал ему Влас Михайлович. — Это моя квартира. Вот табличка висит на двери. Здесь живет моя жена.

— Это бывшая ваша квартира, здесь живет бывшая ваша жена, и вам здесь делать нечего, — заявил молодой человек.

Влас Михайлович уронил чемодан и толкнул его в грудь. Тот поднял руку. Ольга Николаевна выскочила в пеньюаре и кое-как уладила конфликт.

Все трое, поеживаясь от утреннего холодка и неловкости, сели пить кофе. Разговор не клеился. Власу Михайловичу постелили в изящном его кабинете красного дерева стиля „жакоб“ с медными оттяжками, с такой любовью некогда приобретенном и привезенном из Парижа. Он лежал на диване и ежился. Он, больной, измученный, за тридевять земель приехал отыскивать дом, гнездо, которое мечтал построить всю жизнь, и дома не оказалось…

Молодой человек, в одном из костюмов и пальто Власа Михайловича, с его портфелем в руках, ушел куда-то с деловым видом. Ольга Николаевна побежала в город что-то улаживать. К вечеру оба вернулись с натянутыми, фальшивыми улыбками.

— Вот, Власун, — сказала Ольга с лицемерной искренностью. — Я не виновата, был же некролог о твоей смерти. Так оно и пошло…

А теперь что делать? Давай не будем решать сразу. В ЦЕКУБУ я достала для тебя путевку в дом отдыха на Каменном Острове. Перебудешь там месяц, а потом посмотрим».

Если верить Кольцову, то сначала Дорошевич «был временно помещен в Доме литераторов, а затем в доме отдыха на Каменном острове (бывш. дворец Половцева)». Здесь «тишина, размеренный образ жизни и хорошее питание значительно оживили и подняли настроение тяжело больного и подавленного врангелевским режимом писателя.

Понемногу стал он совершать прогулки по лесу. Посещал „районные спектакли“ в бывшей „Вилла-Родэ“. Обитатели Каменного острова издали узнавали большую, тяжело бредущую фигуру Дорошевича. Палка, неизменная, уже выцветшая и потрепанная панама. Гулял В.М. с кем-нибудь из соседей по „отдыху“ — неуклюжим слесарем или седеньким генералом-„военспецом“.

Навещавшим его он гудел с обычной полуулыбкой:

— Хорошо здесь. И, главное, народ занятный все живет. Молодость свою вспоминаю.

К осени Дорошевич оживился. Попросил достать ему заграничную русскую прессу, привезти его любимые „Матэн“ и „Тан“… Он решил выступить с рядом фельетонов в советской и заграничной прессе. Писал нервно, урывками, уничтожая большую часть написанного.