Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Тогда были набросаны „Красные и белые“ (см. „Смена вех“), тогда же был начат большой фельетон о голоде для специальной „голодной“ однодневной газеты, предположенной к выпуску в Петрограде.

Одновременно с этим Дорошевич носился с мыслью написать большую лекцию о Николае II, с которой он хотел выступить в Доме литераторов.

На Каменном Дорошевича ежедневно навещала жена, артистка О. Н. Миткевич, бывали В. Муйжель, И. Лежнев, Мих. Кольцов, А. Амфитеатров и больше никто»^[1379].

Вряд ли Кольцову были известны перипетии семейной ситуации Дорошевича. А вот Амфитеатров знал: «Возвращение Власа Михайловича с юга в Петербург — такой „зеленый ужас“, такое надругательство над большим, доверчивым человеком, что не хочется рассказывать… Скажу только, что, возвратясь внезапно, в ночное время, Влас долго не мог быть впущен в свою квартиру и больше часу сидел — больной, в полуобмороке — на лестнице, пока что-то там внутри приводилось в пристойный для глаз хозяина порядок. А назавтра он был препровожден в дом отдыха — без единого рубля в кармане»^[1380].

Чтобы хоть как-то помочь другу Амфитеатров посодействовал в продаже текстов лекций о журналистах Великой Французской революции эстонскому дипломату и владельцу таллинского издательства «Библиофил» А. Г. Оргу. Деньги Дорошевич получил, но книга по каким-то причинам не вышла. Надо сказать, что свидетельства о его самочувствии во время пребывания в доме отдыха на Каменном острове расходятся. Как рассказывает в своих воспоминаниях Эм. Миндлин, не только Кольцов, но и театральный критик Э. Старк, редактор журнала «Россия» И. Лежнев привозили из Петрограда в Москву известия об улучшении состояния Дорошевича. «Все ждали, что еще недолго, и в советской печати начнут более или менее регулярно появляться фельетоны Власа Михайловича Дорошевича»^[1381]. Амфитеатров же пишет, что на него «в летние посещения Влас Михайлович производил тяжелое впечатление конченого человека. Трудно соображал, затруднялся в речи. К зиме он совсем развалился, так что потерял даже телесную опрятность и сдержанность чего — при мне — еще не было». Эти последние сведения он передает со ссылкой на Василия Ивановича Немировича-Данченко, последнего из старых товарищей навещавшего Дорошевича. В один из его приездов Дорошевич спросил, отчего Амфитеатров его забыл, давно не приезжал. Немирович ответил, что того уже давно нет в Петербурге, вскоре после ареста он бежал в Финляндию. И в ответ услышал: «Так что же? Взял бы автомобиль да и приехал». Амфитеатров так прокомментировал этот разговор: «Когда человек, полжизни занимавшийся политикой, забывает о границах между враждующими государствами, — дело плохо»^[1382].

Конечно, были в состоянии Дорошевича разные периоды, в которые могли видеть его разные люди. Отсюда и соответствующие впечатления. Отмеченные некоторыми мемуаристами (в том числе Амфитеатровым) явления, свидетельствующие о распаде личности, могут быть связаны с сифилисом. О том, что у Дорошевича, помимо болезни сердца и печени, был и люэс упоминают и Владимир Нарбут (в уже цитировавшемся мемуарном этюде «Король в тени»), и профессор И. Х. Озеров, экономист, бывший сотрудник «Русского слова»^[1383]. Не забудем и о том, что о прогрессивном параличе говорилось в решении Ялтинского Литературного общества имени А. П. Чехова открыть сбор пожертвований в его пользу.

И все-таки, несмотря на тяжелое физическое состояние, он пытается работать, готовит к переизданию книгу «Легенды и сказки Востока». 4 июня 1921 года отправил А. Е. Кауфману выправленный экземпляр старого (1902 г.) сытинского издания вместе с запиской: «Посылаю Вам свою книгу „Легенды и сказки Востока“ для переиздания. Правилось только мной»^[1384]. Кауфман умер в декабре того же года. Но, возможно, он успел предложить вместо переиздания старой книги выпустить новый сборник, составленный из произведений, публиковавшихся в «Русском слове» после 1902 года. Эта книга вышла в издательстве «Петроград» в 1923 году^[1385]. Остается неизвестным упоминаемый Кольцовым фельетон для «голодной газеты». Но те же «Красные и белые», написанные в предсмертный петроградский период, это вещь тонкая, мудрая, остроумная, вполне «равновеликая» таланту автора. Несколько слабее выглядит фельетон «Николай II», он схематичен и производит впечатление эскиза для будущей большой работы. О том, что таковая замышлялась и готовилась, упоминает и Кольцов: «Желая во что бы то ни стало сделать свою лекцию о Николае, он написал предварительный ее набросок в виде фельетона»^[1386]. Фельетон этот по инициативе Кольцова, привезшего текст в Москву, был сразу после смерти Дорошевича опубликован в журнале «Экран»^[1387], номер с публикацией разошелся в восьми тысячах экземпляров вместо обычных трех. Под своей последней вещью он поставил дату — 10 февраля 1922 года.