Власов: восхождение на эшафот

На какое-то время в комнате воцарилось напряженное молчание. С северо-запада, в сторону Австрии, прошло несколько звеньев тяжелых бомбардировщиков. Теперь они уже летали без прикрытия истребителей, зная, что если немцы еще оказывали какое-то сопротивление в воздухе, то в основном вступая в схватку с советскими самолетами. Уже дважды в течение дня они бомбили Фюссен, однако теперь, к счастью, обошлось. Может, потому и не бомбили, что зенитная батарея, базировавшаяся неподалеку, у подножия горы, по-джентльменски молчала.

– Пойти, очевидно, придется мне, – нарушил молчание генерал-майор Малышкин. – Как секретарю КОНРа, то есть как официальному лицу. С собой возьму только адъютанта.

– Вот это правильное решение, – поддержал его Жиленков, давая понять, что сам хотел предложить кандидатуру Малышкина, но не сделал этого и этических соображений: нужен был доброволец.

– Когда намерены идти? – спросил Власов.

– Тянуть нельзя, поэтому завтра, как только будут готовы документы.

– Одна из штабных машин подбросит вас, насколько это будет возможно, – заверил его Власов. – Только постарайтесь, чтобы она не досталась американцам. Документ о предоставленных вам Президиумом КОНРа и командованием РОА полномочиях вам сейчас составят за двумя подписями – моей и генерал-лейтенанта Ашенбреннера. Еще один документ, только уже за второй подписью обер-фюрера СС Крёгера, мы выдадим для предъявления разъездам. Эсэсовцев немецкие комендатуры все еще по-прежнему чтят.

Они выпили за «успешный рейд генерала в логово врага», и Власов, внимательно взглянув на Малышкина, вышел на балкон.

Вид, который открывался отсюда на альпийское предгорье, был изумительным. Некоторые вершины все еще оставались покрытыми снежным саваном, но склоны манили гобеленами трав, кое-где испещренными пастушьими хижинами и небольшими хуторками. Их обвевал альпийский ветер, обволакивал альпийский дух и очаровывала красота окружающих пейзажей. Все, что открывалось сейчас Власову, казалось исконным и вечным, не подлежащим ни настроению, ни войнам.

– Страшно, Андрей Андреевич, что все, чем мы последние годы жили, рушится такой вот прекрасной весной, – послышался за спиной у командарма голос Малышкина.

– Очевидно, так предписано свыше, что все великие войны должны завершаться весной, когда сама природа человеческая не только претит смерти как таковой, но и не допускает мысли о ней.

– Как и в каждой войне, в этой тоже есть победители и побежденные. Но мы-то в понимании обеих этих сторон оказались гонимыми и презираемыми – вот в чем наша трагедия.

– По существу, мы предстаем теперь в облике повстанцев, а вся история восстаний написана виселицами и плахами. Не вам об этом говорить. Впрочем, еще не все потеряно, еще всяко может быть.

– Не стоит утешать себя, господин командарм. Вы прекрасно видите, что происходит в войсках. Большая часть солдат рвется домой. Эти безумцы все еще надеются, что там, в России, учтут какие-то обстоятельства, смилостивятся над ними, простят. А я уже прошел через застенки НКВД, я знаю, что это такое – когда ни следствия толкового, ни адвоката, ни сострадания. Даже на солдатскую пулю рассчитывать нам уже не приходится, потому как удел наш – разбойничья петля. Кстати, по этому поводу есть прекрасные строки:

Нас было пятеро. Мы жить хотели.
И нас повесили. Мы почернели.
Мы жили, как и ты. Нас больше нет.
Не вздумай осуждать – безумны люди.
Мы ничего не возразим в ответ.
Взглянул и помолись, а Бог рассудит.

– Это что за «висельничная» поэзия такая? – нахмурился Власов, у которого и так на душе было тошно. – Тем более что нас тут как раз пятеро.

– Потому и вспомнилось, что нас тоже пятеро, – гибельно пророчествовал Малышкин. – Из произведений Франсуа Вийона это, давнего французского поэта.

– Чаще вспоминай что-нибудь из Сергея Есенина[96]. – перешел командарм на «ты». – Все-таки своя, русская душа. И читать Есенина у тебя лучше получается. Только не сейчас, извини, не то время, – с каким-то отвращением на лице поморщился он.

Появился с бокалами в руках Жиленко, ткнул их в руки «заговорщиков» и, мельком обозрев альпийские красоты, хмельно побрел назад, за стол.

– Попытайтесь потом вернуться, генерал, – возобновил разговор Власов, – чтобы рассказать, как америкашки в действительности приняли да восприняли вас, какие условия выдвигали. В крайнем случае, добейтесь, чтобы позволили вам как парламентеру позвонить сюда, в штаб, по телефону, если таковой будет действовать, или связаться по рации. Радисты будут ждать вашего выхода в эфир круглосуточно, я предупрежу.

– Именно как парламентеру, на это и нажимать буду. В одном можете быть уверены, командарм: добровольно в лагерь, на отсидку к американцам, не попрошусь.