Власов: восхождение на эшафот

– Для меня это было время раздумий и принятия окончательного решения, – сказал он то единственное, что хоть как-то могло повлиять на мнение фон Линденманна. Хотя в рассуждениях своих о «логике окруженца», немец, конечно, был прав. – Теперь оно вам известно, господин генерал-полковник.

Видимо, немецкий генерал тоже не был заинтересован, чтобы плененный им известнейший русский генерал представал перед командованием в неподобающем свете. «Мало того, что фон Линденманн наголову разбил целую русскую полевую армию и пленил ее командарма, так он еще и сумел убедить его перейти на сторону рейха и активно сотрудничать с фашистским командованием!» – вот как все это должно было выглядеть теперь не только в глазах фельдмаршала Кейтеля, но и самого фюрера. Только поэтому он не стал нагнетать обстановку и примирительно объявил:

– Я удовлетворен, что ваше решение оказалось именно таким, генерал.

– И таким же останется впредь.

– Что облегчает жизнь и нам, и вам, – говоря это, фон Линденманн, все еще не отрывал взгляда от окна, прикрытого от прямых лучей солнца веткой сосны. Возможно, потому, что не желал встречаться с взглядом русского. – Прошу прощения, господа, я вынужден вас оставить, чтобы поговорить со Ставкой Верховного командования вермахта.

11

После того как их разлучили у амбара, Марию Воротову командарм больше не видел. Поэтому, воспользовавшись тем, что генерал фон Линденманн перешел в соседний кабинет, чтобы поговорить с Берлином, откуда должны были – очевидно, после согласования с Кейтелем, или кем-то там еще, – распорядиться относительно его дальнейшей судьбы, Власов поинтересовался у переводчика, куда они девали женщину, оказавшуюся в плену вместе с ним.

– Понятия не имею, – беззаботно повел тот плечами.

– Так узнайте, черт бы вас побрал! – чуть было не сорвался на крик Власов, вызвав этим немалое удивление у немецкого офицера.

– Я понимаю, что вежливость генерала фон Линденманна позволила вам на какое-то время расслабиться, – процедил Клаус Пельхау. – Но все же не советовал бы забывать, где и в каком положении вы находитесь, и что с вами может произойти, если… и впредь станете забываться.

– Понятно, понятно, слегка погорячился, – быстро отработал Власов задний ход.

– Со всеми остальными офицерами тоже советую вести себя предельно сдержанно.

– Считаете, что вправе давать мне советы? – высокомерно поинтересовался Власов.

– Коль уж случилось так, что именно я оказался свидетелем вашего пленения… – проявил чудеса нордической выдержки Клаус Пельхау. – Теперь я ощущаю некую моральную ответственность перед вами, поэтому всячески пытаюсь оберегать. И ваше счастье, что я до сих пор остаюсь рядом с вами.

Лейтенант оглянулся на писаря и фотокорреспондента, и, убедившись, что они так и не уловили смысла их перепалки, добавил:

– Не думайте, что тут все будут рады вежливому приему Власова генералом фон Линденманном. Есть и такие, что потребуют вздернуть вас на одной из берлинских площадей, подобные предложения в моем присутствии уже звучали.

Это признание как-то сразу же обескуражило Власова. С минуту он дипломатично сопел и прокашливался, а затем все же набрался интеллигентского мужества, чтобы произнести:

– Прошу прощения, лейтенант. Пожалуй, вы правы: пора уже смириться с тем, что нахожусь в плену, а не у себя на командном пункте армии, в стремени, да на рыс-сях.

– Я готов понять ваше состояние, но…

– Мне всего лишь казалось, что для вас не составит особого труда разыскать того капитана разведки, который был с нами. Уж он-то должен знать, что произошло с фрау Марией Воротовой.

– Не думаю, чтобы он слишком уж заботился о судьбе вашей походно-полевой жены, – вновь вежливо возмутился лейтенант.

– Кто же тогда занимался ее судьбой? В лагерь-то ее, надеюсь, не отправили?

– А как еще прикажете поступать? Поскольку Воротова сдалась вместе с вами, к ней должны будут отнестись как к военнопленной. Однако для пленных женщин наши лагеря не предназначены. Иное дело – лагеря врагов рейха. Но это уже иные условия. Совершенно иные… условия, господин генерал.

– А вырвать ее оттуда вы не смогли бы?.. – начал было Власов, однако лейтенант бесцеремонно прервал его:

– Советовал бы заняться собственной судьбой, господин генерал. Конечно, далеко не каждого плененного генерала жалуют у нас так, как это делает сейчас фон Линденманн. Но здесь вы всего лишь гость. Дань вежливости по отношению к поверженному врагу – не более того. И ни в коем случае не советую затрагивать вопрос о Воротовой при прощании с ним. У нас в армии походно-полевых жен не бывает. Во всяком случае, это жестко пресекается.

– И все же узнайте, лейтенант, что с ней, – почти с мольбой произнес Власов.

– Попытаюсь, – ответил переводчик таким тоном, что командарм ни на мгновение не усомнился: «Ни черта он не попытается! Ему эти хлопоты и на фиг не нужны!»