"Без многословия, значит, они сражаться не желают? – спросил Шернер. – А что будет, если я этому русскому [223]
скажу, что я его поставлю к стенке, если он не подчинится моему приказу? Решать, выдержит ли мой фронт или нет и кто должен спасать свою шкуру, этот ваш Буняченко должен предоставить мне самому!Внезапно осмелев, Швеннингер [224]
заявил, что и генерал-фельдмаршалу не будет легко заполучить Буняченко из его дивизии в 17 000 человек для того, чтобы "поставить его к стенке". На это Шернер злобно хихикнул.– Прекрасно! – иронизировал он. – Я вижу теперь результаты вашей работы. Вы хотите мне доказать, что эти парни – сила, которая стоит за моей спиной. А как это будет выглядеть, если я одной – единой эскадрильей бомбардировщиков превращу их в кровавую кашу?
Швеннингеру было понятно, что дальше не стоит говорить о политической проблеме, которую не мог объять узкий мозг генерал-фельдмаршала. Но ему было точно так же ясно, что Шернер не сможет исполнить свою угрозу, правда, только потому, что в его распоряжении больше не было бомбардировщиков…
Прибыв из штаба Шернера, Швеннингер постарался сразу же сделать доклад Буняченко…
Он (Швеннингер) заметил в глазах генерала вспыхивающие огоньки…
– Вот как? – слегка улыбаясь, – сказал Буняченко. – Вот оно как? Он меня расстреляет? Я этого не боюсь. Руки у него коротки!… Ну, он еще увидит… Вы уж, будьте так добры, доложите, в какой угодно форме, этим немецким господам, что моя дивизия расположена в этом районе в полном боевом порядке. Здесь у меня и артиллерия и зенитки… Положением мы очень довольны. Густой лес скрывает нас от авиации. Наши противотанковые орудия, гаубицы и танки стоят на таких позициях, что с легкостью отобьют атаки, к примеру скажем, через ваши линии пробившегося… неприятеля!…
Большая игра началась 17 апреля, когда власовцы достигли Хойерсверды. Здесь пришел приказ Шернера: "Дивизия немедленно направляется на фронт в район Козеля, 6 километров к северу-востоку от Ниески".