Власовцев в плен не брать

Николь то ли потеряла от боли сознание, то ли уснула. Лицо её было бледным и необыкновенно красивым. Господи, подумал Иван, испытывая непреодолимый прилив жалости к девушке, дай мне сил донести её живой. Она спасла мне жизнь вчера, а сегодня я должен сделать всё, чтобы спасти её. Господи, отведи их от нашей тропы! Господи, я не хочу стрелять и отнимать чьи-то жизни, пока она в опасности! Укрой нас от наших врагов, Богородица Царица Небесная!

Он вспомнил, как молилась за него девочка Шура в Баденвайлере. И потом, вспоминая всю последовательность дальнейших событий, он не раз думал о том, что именно молитва той хрупкой девчушки, угнанной на чужбину из Прудков, и помогла ему. Потому что всё должно было закончиться плохо. Обстоятельства не раз подводили его к краю. Но потом словно кто-то невидимой, но сильной рукой, отводил беду, и Иван продолжал свой путь через горы, в отряд, к партизанам, и в конце концов пастухи, встретившие его в горах, голодного, больного, отвели беглеца в какое-то горное жилище, которое занимало одно из боевых охранений «Маки де Лор»…

А теперь он молился за спасение жизни своей боевой подруги, своего второго номера. Своего лучшего боевого товарища.

Он уносил её в горы.

Через час пути Николь пришла в себя. Она смотрела Ивану в глаза и тихо стонала.

– Ты помнишь, что с нами произошло? – спросил он её.

– Да, – тихо ответила она.

Через каждые полчаса он опускал её на землю и отдыхал.

Оружие бросать было нельзя. Неизвестно, что ждало их впереди.

Но Иван точно знал другое: трое суток, пусть даже уже днём меньше, Николь без медицинской помощи не выдержит. Гангрена, перитонит, или как там это называется…

Он шёл весь день. Погони не было. Если бы у немцев была собака и она взяла след, то их бы уже догнали. Значит, всё складывается не по худшему варианту.

К вечеру пошёл дождь. Теперь и собака была не страшна. В дождь собака не возьмёт следа.

Николь стало заметно хуже. Начался жар. Она часто теряла сознание. Бредила. Опухоль стала увеличиваться. Надо было что-то делать. Резать рану и вытаскивать пулю? Но если он заденет ножом важный кровеносный сосуд, сможет ли тогда остановить кровотечение? Он просто погубит её.

Когда стемнело, он спрятал в расщелине скалы оружие, взял Николь на руки и пошёл вниз, забирая на север.

Дождь не прекращался. Он прикрыл Николь кожаной курткой, чтобы девушка не страдала ещё и от холода. Обмякшее тело её дрожало. От жалости к ней Иван терял силы. Порой его охватывала паника.

Постепенно, по мере того, как Иван спускался вниз, лес менялся. Исчезли ели. Пошли сосны и лиственницы. Потом каштаны, грабы и кустарники. А вот и дорога…

Это был обычный просёлок, который вольно петлял между деревьями. Лента дороги то опускалась вниз и шла по лугу или обрамлённой редкими деревьями долине, то снова поднималась, переваливая через каменистую гряду. Местами дорога заросла густой травой, что свидетельствовало о том, что пользовались ею не так часто.

Вскоре Иван увидел впереди нечто вроде изгороди в одну жердь и ворота с калиткой. За воротами виднелся старый сад и хозяйственные постройки. Это была ферма. Или хутор. Или просто одинокий дом в дубовом лесу у подножия гор.

Повезло им или нет, Иван ещё не знал. Кто живёт на ферме? Как хозяева примут их, да ещё в таком состоянии? А вдруг это немцы-колонисты, получившие эту ферму и окрестные земли за какие-либо заслуги перед рейхом? И правильно ли он поступил, что не взял с собой хотя бы карабин? В карманах лежали гранаты. Те самые, которые оставил Арман. Это придавало уверенности.

Большая рыжая собака вышла из ворот кирпичной постройки и села на дороге, преграждая им путь. Когда Иван попытался обойти её, собака залаяла и оскалилась. Иван знал, что будет дальше. Оставалось ждать прихода хозяина. Иначе этот великан вопьётся в него своими огромными жёлтыми клыками.

Хозяин появился вскоре.

Это был человек лет шестидесяти пяти, одетый в какой-то старопокройный камзол, в высоких кавалерийских сапогах, чем-то похожий на русских помещиков, какими их рисовали в учебниках литературы. Ещё не старик, но уже потерявший мужскую осанку, словно век простоявший дом, которому ещё стоять и стоять, но всё же заметно рассевшийся по сторонам. Под мышкой он по-охотничьи умело придерживал двустволку.

– Qui êtes-vous? Et que faites-vous dans ma maison?[39]

– Monsieur, s’il vous… – заговорил Иван, пытаясь не произносить ничего, ни слова, по-русски. – Elle est très malade. Elle a besoin d’aide[40].

Хозяин внимательно смотрел на Ивана. Видимо, акцент нежданного гостя его насторожил. Он опустил ружьё и спросил, глядя на перевязанную ногу девушки:

– Sa maladie est parce que la balle?[41]

– Oui, la balle[42].

– Allemande?[43]

– Да, боши.

Хозяин усмехнулся, посмотрел на их береты. На берете Ивана рядом с Лотарингским крестом была приколота зелёная эмалевая красноармейская звёздочка.

Хозяин закинул ружьё за плечо и сказал по-русски:

– Идите за мной, monsieur[44] красноармеец. Быстро.