Дверь с улицы рухнула, и в лавку вошли несколько полицейских, предводительствуемые Девлином и Гривом.
— Вы все арестованы! И советую вам не скандалить! — заявил Девлин.
Джон Уэст и его помощники попытались было припрятать билеты и сорвать со стен уличающие их картонные щиты, но не успели. Джим Трэси побледнел как полотно. Жена постоянно твердила ему, чтобы он послушался совета Эдди Корригана и бросил тотализатор. Что-то она теперь скажет?
Страх охватил Джона Уэста. Он бросился к двери, неистово расталкивая толпу, выскочил во двор лавки, перемахнул через забор и попал не в переулок, а во двор соседнего дома.
Он услышал голос Барни Робинсона:
— Джим, Мик, скорей! Бегите за Джеком через двор тетки Моран!
Кто-то крикнул:
— В переулке засада!
Барни Робинсон и Джим Трэси благополучно выбрались вслед за Джоном, но Пэдди и Мика полицейские успели задержать.
Джон Уэст, Барни, Джим и еще четверо спаслись через соседний двор, а Ренфри и нескольким игрокам удалось, увернувшись от полиции, выбраться в переулок.
В лавке Боров ожесточенно сопротивлялся, но трое дюжих полицейских одолели его. Кое-кто из клиентов, отчаявшись спастись бегством, похватали с полок пакетики и уверяли, что зашли в лавку купить чаю, но никто их не слушал.
Не прошло и десяти минут, как более пятидесяти мужчин и подростков были арестованы, погружены в повозки и отправлены в тюрьму.
По дороге арестованные кричали прохожим:
— Ради бога, возьмите нас на поруки, а то мы не увидим розыгрыша кубка!
Составление протоколов и освобождение задержанных под залог продолжалось до полуночи. Большинство было отпущено. Джон Уэст внес залог за Мика О’Коннелла, Борова, Дика Капусту и Пэдди.
Невзирая на полицейскую облаву, день розыгрыша кубка Мельбурна оказался рекордным днем для тотализатора Джона Уэста. Непрерывный людской поток вливался в двери лавки и, миновав двор, через переулок выходил на Бэгвилл-стрит, где толпы клиентов поджидали почтовых голубей; эти голуби принадлежали Джону Уэсту, и после каждого заезда один из них прилетал из Флемингтона с табличкой результатов скачки. Когда птица показывалась над голубятней во дворе лавки, толпа бросалась к воротам, чтобы поскорей узнать, какая лошадь пришла первой. После этого счастливцы, поставившие на победителя, входили с черного хода в лавку, и там Джим Трэси и Джон Уэст, подсчитав выдачу, уплачивали деньги.
Голуби приносили не только результаты состоявшегося заезда, но и другие сведения; это была тайна, известная только Джону Уэсту и ближайшим его приспешникам; на Флемингтонском ипподроме орудовал подручный Джона Уэста, прозванный Миком «Генерал», который, помимо результатов предыдущей скачки, сообщал о вероятных шансах той или иной лошади в следующем заезде.
Многие клиенты стояли перед папертью церкви на Бэгвилл-стрит, как раз напротив переулка, куда выходил двор лавки. Среди них были и женщины. Женщин не допускали в тотализатор, но они делали ставки через своих мужей или знакомых мужчин.
Джон Уэст надзирал за всем. Зорким взглядом следил он за цифрами на картоне, за выплатой денег и самолично помогал принимать ставки перед самым заездом, когда не хватало рук. Все знали его, и он знал всех и каждого. Он весело и приветливо разговаривал со своими клиентами, поздравлял счастливцев, сорвавших большой куш, и держался с той непринужденной бодростью, которая отличает владельцев игорных домов во всем мире.
Однако под этой самоуверенной личиной скрывались тревога и страх. Против дневных налетов полиции были приняты все меры предосторожности, но он упустил из виду возможность облавы в темноте. Справится ли он с Девлином?
Из всех тайных тотализаторов Керрингбуша уцелел только один — его собственный. Конкурентов у него не было. Капитал его округлился до пятисот соверенов, и он, после долгих колебаний, решил положить почти все свои наличные деньги в банк. Некоторые банки, лопнувшие во время кризиса, произвели «реконструкцию» и снова открылись. Реконструкция состояла в том, что вкладчикам выплатили наличными из расчета один шиллинг за фунт стерлингов, а на остальную сумму вклада выдали акции обанкротившихся банков. «Кто его знает, — раздумывал Джон Уэст, — могут ведь и снова лопнуть», — и поместил свои капиталы в нескольких банках. Все-таки меньше риску.
Он сам не понимал, на что пускался, когда подмазал констебля Брогана! Не прошло и недели, как к нему явился другой полицейский и пожелал обыскать лавку. Пришлось и ему сунуть соверен. Потом опять пришел Броган и опять получил соверен; а через две недели явился третий — и тоже получил соответствующую мзду. С тех пор Джон Уэст регулярно платил дань этой троице. Чем же все это кончится? Деньги-то они брали, а даже не предупредили его, что Девлин готовит облаву. Может быть, Девлин и не трогал бы его, если бы всякие святоши не вопили с кафедр и не поднимали шума в газетах, требуя запрещения азартных игр.
Джон Уэст предавался этим невеселым мыслям вплоть до последней скачки перед розыгрышем главного приза — кубка Мельбурна, когда поднялся такой ажиотаж, что и думать-то было некогда.