Власть без славы

Странно все-таки устроены люди! Они часто не замечают важных вещей, которые происходят буквально у них под носом. Королевский двор находился в те дни в замке Понтефракт, и Катарина взяла себе нового секретаря – молодого человека приятной, весьма неординарной наружности по имени Фрэнсис Дерехэм.

Бедняжка Катарина! Она и понятия не имела, какие вокруг нее кипят страсти. Откуда ей было знать, что придворная жизнь вся соткана из интриг? Могла ли она, любимая жена пожилого монарха, предположить, что кто-то желает ей зла?

Она и не ведала, что за каждым восхищенным взглядом короля, брошенным на нее, следило несколько настороженных глаз. Что при этом католики Хоуарды довольно потирали руки, а протестанты братья Сеймуры сгорали от зависти. Сеймуры были обязаны своим восхождением женитьбе короля на их сестре, теперь же им приходилось отступить перед Норфолком и Хоуардами.

Узел был затянут туго.

Он развязался, когда двор переехал из Виндзора в Хэмптон Корт.

В Сионе я присоединилась к свите моего брата, в числе которой была и Елизавета, и все вместе мы прибыли в Хэмптон Корт 30 октября – именно в тот момент, когда король с королевой были в соборе. После причастия король произнес речь, в которой выразил свое глубочайшее удовлетворение нынешней супругой.

«Благодарю тебя, Господи, – гулко звучал голос короля под сводами собора, – за то, что после стольких несчастий, сопровождавших меня в моих брачных союзах, Ты даровал мне любимую жену».

Много ли жен удостаивалось подобной чести? Она стояла рядом, счастливо улыбающаяся избранница его сердца, которую нельзя было упрекнуть в том, что она вела себя иначе, чем хотелось королю. Он же, человек далеко не глупый, отличавшийся государственным складом ума, из всех окружавших его женщин предпочел самую глупенькую, зато умевшую ублажать своего господина.

Конечно, часто он сам себя обманывал. Это была одна из самых слабых сторон его характера. В нем нередко говорила совесть, но совесть он целиком подчинил своей воле. Все, что бы ни происходило, он рассматривал исключительно с точки зрения, принесет ли это пользу лично ему, Генриху Тюдору. И эта девочка, без конца лепетавшая «Да, милорд», «Хорошо, милорд», возрождавшая в нем угасавшие чувства и возбуждавшая желания, свойственные юношам, устраивала его более всех женщин. При ней он молодел и снова становился сильным.

Как же он должен был любить ее, если после слов, произнесенных перед алтарем, он попросил епископа Линкольнского подготовить молебен во славу Господа, даровавшего ему любящую, верную и добродетельную жену!

А назавтра его поразило громом среди ясного неба.

Мне поспешила рассказать обо всем Сьюзан.

– Миледи, королева ушла, а король еще оставался в соборе. Видно, Кранмер воспользовался этим моментом и вручил королю бумагу, которую умолял его прочесть, когда Его Величество останется один.

– Что это за бумага?

– Говорят, в ней королева обвиняется в прелюбодеяниях до свадьбы.

Я была потрясена. Но тут же вспомнила о своем первом впечатлении – ведь я уже тогда почувствовала нечто, глубоко спрятанное под внешней оболочкой игривой девочки. И вот сейчас я поняла, что это такое. Похоть! Она была похотлива, любовница Его Величества Катарина Хоуард! А в сочетании с очаровательной детскостью это делало ее неотразимо привлекательной. Даже безо всяких доказательств мне было ясно, что обвинения против нее справедливы.

– Что же именно они утверждают? – спросила я.

– Что у нее были любовники.

– Им не удастся это доказать. Король не поверит.

– Король очень огорчился.

– Но если он не захочет поверить, его никто не заставит!

– Все не так просто. Его окружают сильные люди, добивающиеся своей цели…

– То есть ты хочешь сказать, что все это – политика.

– А разве бывает иначе?!

Я не могла не согласиться.

Мы стали ждать подробностей. Хитрые интриганы успели собрать кучу компрометирующих фактов. Они уже готовы были представить королю ее любовников. У них имелся полный отчет о том, что происходило в доме ее бабушки, вдовствующей герцогини Норфолкской, где жили еще и молодые люди.

Сама герцогиня была слишком стара или просто не желала обращать внимания на свою легкомысленную внучку. Так что юная Катарина, живя без присмотра в старом замке, предоставленная сама себе, успела многое познать.

Конечно, мне она никогда не нравилась, и я считала этот скоропалительный брак унизительным для отца. Или, быть может, во мне говорила обида за мать, принцессу Испании, подвергшуюся стольким унижениям, в то время как эта невоспитанная красотка, и мизинца ее не стоившая, сумела взять над отцом такую власть. Однако, услышав, в каком состоянии она сейчас находилась, я почувствовала глубокое сострадание.

От ужаса она была близка к умопомешательству. Ей уже чудился топор, занесенный над ее головой. Призрак Анны Болейн преследовал, наверное, всех жен моего отца.