Власть без славы. Книга 1

Нужно быть последним негодяем, чтобы изменить Мэртл как раз теперь, когда она ждет ребенка. Последнее время она стала такой подозрительной, и винить ее в этом нельзя. У нее был такой недовольный голос, когда она спросила: «Куда это ты уходишь, Билл? Неужели ты не можешь посидеть дома? Опять бросаешь меня одну».

Мэртл нервничает, то и дело плачет — точь-в-точь как перед рождением первого ребенка. Господи, да она с ума сойдет, если узнает! Неизвестно, что она может сделать, — чего доброго, еще загубит ребенка. Мэртл — хорошая жена, а его за такие штуки надо бы исколотить до полусмерти. А если узнает Джон Уэст… От этой мысли Эванса бросило в жар. Убьет, пожалуй. Ему не впервой. Билл представил себе извещение о своей смерти в газетах: «Вчера вечером в Ярре было найдено тело неизвестного мужчины». Боже милостивый!

Надо совсем с ума спятить, чтобы завести шашни с женой Джека Уэста. Нет, он, должно быть, и вправду рехнулся. Нелли! Она вызывала в нем и страсть и жалость. Он не чувствовал угрызений совести из-за Уэста — так ему и надо, пусть бы обращался с ней получше. Нелли не раз жаловалась на своего мужа — он угрюмый и раздражительный, говорила она, а в любви он просто животное — никогда ни капельки нежности. Он вовсе не религиозен, все это лицемерие; у него есть своя святая троица — Деньги, Собственность и Власть. Он плохой человек — у него на службе состоят убийцы и всякие преступники; Нелли не сомневалась, что он и сам убивал людей или подстраивал убийства. Она рассказывала Биллу о том времени, когда жизни ее мужа угрожала опасность, о его телохранителях и своей уверенности в том, что взрыв бомбы у О’Флаэрти — дело его рук.

Билл Эванс сошел с трамвая и, оглянувшись по сторонам, вошел в гостиницу. Как всегда, он страшно боялся, что его кто-нибудь узнает. Мистер и миссис Смит! Боже милостивый!

Билл отпер дверь и сел на кровать. Он давно уже перестал испытывать радостное волнение перед этими свиданиями. Он отведал запретного плода и теперь думал только о том, как бы избежать изгнания из рая. «Нужно сегодня же покончить с этой опасной историей», — твердил он себе.

Нелли запаздывала. Это на нее не похоже — неужели что-нибудь случилось? Он подошел к туалетному столику и от нечего делать стал шарить в ящиках, И к чему она делает ему подарки? Все равно он не может взять их домой и пользоваться ими. Рубашки. Галстуки. Часы. Ботинки. Носки. Белье. А в платяном шкафу висит отличный костюм. Боже милостивый! И учит его говорить, как англичане. Надо же ему строить из себя такого дурака!

А что можно с ней поделать? Она не вертушка — она уверяет, что изменяет Уэсту в первый раз, и я ей верю. Она в меня влюбилась. Хочет, чтоб я убежал с ней в Квинсленд или за границу. Положим, от Уэста нам нигде не скрыться. Он найдет нас на краю света. По правде говоря, она ведет себя чересчур смело. Ей уже мало свиданий в этой комнате — она хочет ездить со мной по воскресеньям за город и ходить в кино. Видно, так и будет продолжаться, пока не узнают Мэртл или Уэст, и тогда… Боже милостивый!

Он услышал знакомые шаги Нелли в коридоре, и в нем снова зашевелилась страсть. Он знал, что никогда не сможет порвать эту опасную связь; знал, что будет подчиняться ходу событий, пока кто-нибудь не положит этому конец — либо Джон Уэст, либо Мэртл, а может, и оба вместе!

Прошло лето 1917 года, а Джон Уэст все еще не подозревал о неверности жены. Смерть Лу Дарби уже изгладилась из его памяти, и вниманием его снова завладели деловые интересы и война.

Как-то, в ноябрьское воскресенье, к нему неожиданно явился архиепископ Мэлон. Джон Уэст был удивлен, но доволен, ибо недавно решил, что ему следует как можно скорее помириться с церковью. Уэст понимал, что момент для этого неблагоприятный, но находился в мирном настроении.

— Завтра в вашей конторе вас будут ждать депутаты от Католической федерации, мистер Уэст, — сказал архиепископ Мэлон. — Я решил, что мне следует прежде повидаться с вами. Они будут просить один из ваших ипподромов для большого митинга. Мы просили уступить нам территорию выставки, но получили отказ.

— Вы знаете мои убеждения, ваше преосвященство, — ответил Джон Уэст. — Если митинг устраивается для того, чтобы вызвать раздоры и помешать военным усилиям, то я не желаю быть причастным к нему.

Архиепископ Мэлон замялся.

— Вы всегда высказывали свою симпатию к ирландскому народу, мистер Уэст.

— А как же! У меня ведь мать ирландка. Славная была старуха.

Джон Уэст обернулся и поглядел на фотографию матери. Ему часто приходилось слышать, как она гневно осуждала Англию за угнетение Ирландии. Он не сомневался, что на теперешние события мать отозвалась бы точно так же, как большинство ирландских католиков в Австралии, но его ни на секунду не покидал страх за свое богатство — что будет с ним, если Англия проиграет войну?

— Ваша матушка, вероятно, была прекрасная женщина, мистер Уэст.

— Лучше всех матерей на свете. Она — потомок ирландского короля Брайана Бору.