Власть без славы

Мы встречались с прокурорами несколько раз. Как водилось тогда, они и жалобу на газету в ЦК КПСС накатали. Следователь Озерчук, который создал дело Егорова, подал на нас в суд. В свою очередь, мы добились повторного суда над обвиняемым, и он был оправдан, оттрубив, правда, в колонии около четырех лет. Дело тянулось около года, и внимание к нему было исключительное.

По мере того как этот спор с Генеральной прокуратурой разгорался, чудовищная роль анонимок высвечивалась все более полно. Редакция занялась борьбой с ними, поставив себе задачу: добиться, чтобы анонимные письма не рассматривались, не регистрировались, не использовались в разного рода справках и обзорах. Их путь должен быть один — в корзину.

«Известия» добились этого… через полтора года, после 11 (!) крупных выступлений на эту тему. Редактор газеты по отделу писем Ю. П. Орлик может с полным правом считать, что он сделал для родного Отечества великое дело — это он готовил, проверял и предлагал к публикации все 11 материалов. Два раза меня вызывали «на ковер» в Секретариат ЦК КПСС, руководители некоторых отделов партийного аппарата пытались доказывать, что 6 процентов подтвердившихся анонимок — большая цифра. В ответ я спрашивал: а невинно страдающие 94 процента — какая цифра? Малая? А политика гласности с анонимным доносительством совместима? А что, те людоеды, которые говорили, что лучше посадить десять невинных, чем проглядеть одного врага народа, были правы? Приходилось отбиваться всеми средствами.

Я и сегодня считаю одной из важнейших побед гласности тот факт, что ЦК КПСС, невзирая на сопротивление отдела организационно-партийной работы, роль и место которого показаны в главе «Кухня», принял решение, запрещающее работать с анонимками. Потом оно было продублировано соответствующим Указом Президиума Верховного Совета СССР. Повторю «и сегодня», потому что, по сообщениям печати, в недрах наследницы КГБ СССР Федеральной службы безопасности появилась инструкция, восстанавливающая былое отношение к анонимкам. Беда, если это так. Начните расследовать анонимки, а уж былую силу они обретут сами.

Не давая себе передышки, не сбавляя темпа, мы в это же время выступили со статьей Эллы Максимовой «Без защиты» — о репрессивном использовании психиатрии. Она же сумела первой раздобыть цифры, показывающие, какое невероятное число советских солдат попало в плен к немцам в первые месяцы Великой Отечественной войны. Ирина Круглянская написала знаменитую «Дорогу» — председатель колхоза построил дорогу, без которой не могло развиваться хозяйство, ну и, конечно, попал под суд. Потом десятки председателей присылали мне письма и телеграммы, извещая, что статья лежит у них под стеклом на столе или даже в рамке повешена на стенку. Александр Васинский впервые за многие десятилетия поставил вопрос о добровольных отставках, а затем дал серию материалов о губительности единомыслия. Инга Преловская подняла вопрос о подмене научных дискуссий наклеиванием ярлыков, конечно же, политических, что было равносильно доносу. Широчайший резонанс получило «Дело Сургутского» — статья Игоря Абакумова о работнике, безвинно осужденном по настоянию секретаря райкома партии. Кстати, мы добились, чтобы прокуратура выплатила Сургутскому зарплату за три года, что он провел в тюрьме, — не думаю, что подобный случай еще хоть раз повторился. Неугомонный Поляновский ввязался в борьбу за восстановление поруганной чести великого подводника Маринеско и победил — Александру Ивановичу Маринеско, которого Гитлер объявил своим личным врагом, был установлен памятник и в 1990 году присвоено звание Героя Советского Союза, хотя этому решению предшествовали многократные ссоры с политуправлением Военно-Морского Флота СССР, руководитель которого адмирал В. И. Панин почему-то никак не мог допустить, чтобы слава Маринеско пополнила славу ВМФ СССР.

Прекрасно работало и наше великое трио международников — А. Е. Бовин, С. Н. Кондрашов, В. М. Фалин. Каждое их выступление становилось событием, получало отзвук во всей мировой печати. Думаю, что их усилиями во многом предопределены, прежде всего, соглашения о сокращении ядерных вооружений, да и вообще изменения во внешнеполитическом курсе СССР. Это было замечательное время для меня и, надеюсь, для большинства журналистов «Известий».

Сейчас об этом легко и приятно вспоминать. Но каждый редактор, работавший в те годы, знает, что любое острое, принципиальное выступление вызывало столь же острую негативную реакцию тех, кого оно задевало. А оно обязательно кого-нибудь задевало, в газете не порассуждаешь вообще, просто так — всегда конкретный адрес, конкретный факт, конкретные действующие лица. Поэтому кляузы на «Известия» шли в ЦК КПСС потоком, разделяясь там на два рукава — один к А. Н. Яковлеву, другой к Е. К. Лигачеву.