Но сомнение… это сомнение… что Лерин поступает правильно, третируя мальчишку. Ведь до появления Рэми принц был жалким пьяницей. Оно и понятно — повелитель, увлеченный сварой с советом, забыл о единственном сыне, Миром никто не занимался, его не замечали, о нем не вспоминали, и принц пускался во все тяжкие, ненавидел общество, ненавидел своих телохранителей и сбегал от них при первой же возможности.
Потом дозор рыскал по городу и находил наследника упившегося до беспамятства, в постели с очередной шлюхой… После Мира долго лечили, успокаивали, и принц клялся, что больше никогда… но не выдерживал и вновь сбегал из замка. Пока в один прекрасный день не был ранен…
Когда Мир в первый раз исчез на целых семь дней, Лерин и другие телохранители впервые решились пойти к повелителю и впервые тогда Лерин познал на своей шкуре гнев Деммида. Такой боли он не испытывал никогда…
Дозорные перерыли всю столицу, но напрасно… Мир явился в замок сам и начал бредить о неком мальчишке со знаками избранного… рожанине, что должен был стать телохранителем.
Тогда впервые Лерин почувствовал укол ревности. Рэми еще не успел появиться, а сделал то, что много лет не удавалось телохранителям — образумил наследника. Мир увлекся поиском избранника и почему-то забыл и о побегах из замка, и пьянке.
Но Рэми умел прятаться. Найти его помогла новая случайность, а второго шанса удрать Мир мальчишке не дал.
Лерин возненавидел Рэми с первого взгляда. Невинный с виду мальчик оказался сильным, страшно упрямым магом. Лишь позднее выяснилось, что он к тому же пропавший племянник вождя Виссавии и брат Армана.
Слишком много везения для одного человека. Опальный рожанин, Рэми в один миг возвысился до архана, став телохранителем наследного принца Кассии. Что самое обидное, для Рэми этого мало. Для этого мальчишки всего мало.
Лерин на его месте послал бы и Мираниса, и Кассию, скрывшись в благополучном, могущественном клане целителей, а мальчишка упрямо прятался от своих родственников. И богиня клана ему в этом помогала. Только благодаря ей в Виссавии еще не сложили дважды два. Не вспомнили, что у их горько оплакиваемого наследника был сводный брат, Арман, что Арман теперь в Виссавии и зовется братом телохранителя принца.
Боги все могут — могут делать людей слепыми. А Виссавия еще и нянчится с Рэми, исполняет все его капризы… почему? Чем Рэми заслужил?
— Но имя… имя-то у него осталось то же… почему? — взмолился Радону Лерин. — Почему они не могут вспомнить его имени?
— Ты аж так меня ненавидишь? — вежливости мальчишку тоже никто не научил. Входит в чужие покои, как в свои, даже не стучится. — Не вспомнили моего имени, потому что в клане у меня другое имя. Мой дед… когда-то сказал, что его внук не будет носить чужого, кассийского имени, и дал мне тайное, виссавийское, запретив виссавийцам называть меня иначе. А слово вождя здесь закон.
Лерина передернуло. Он с удовольствием бы вытолкал Рэми за дверь, но знал — мальчишка так просто не отстанет. Слишком привык, что с ним носятся как с писанной торбой, так привык, что не умеет жить по-другому.
— Мы можем поговорить? — спросил вдруг Рэми.
— Можем, — согласился Лерин, поднимаясь с колен и поймав себя на мысли, что как и остальные уделяет мыслям о Рэми слишком много времени.
Он приказал вспыхнуть поярче светильнику на столе и вопросительно посмотрел на гостя. А ведь мальчишку что-то снова грызет, издалека видно. Опять похудел, хотя, казалось, дальше некуда, и эти тени под глазами… что делали его взгляд еще более глубоким и раздражающим. Виссавиец… чтоб его. У них у всех глазищи душу выжирают. А у Рэми глаза еще и огнем горят.
Выдают владельца, несмотря на аккуратно поставленные щиты. А ведь Лерин думал, что жизнь при дворе научила Рэми держать себя в руках… Зря думал.
— Прости, — смущенно сказал гость. — Не хотел тебе мешать. И тотчас добавил:
— Твое лицо? Оно все еще не…
Лерин лишь отмахнулся. Ну да, он не всеми любимый мальчик, тратить на него магию совсем не обязательно, само заживет. А виссавийцев звать нельзя…
— Дай мне…
Раньше, чем Лерин успел отшатнуться, Рэми шагнул вперед, усадил телохранителя в кресло, стал перед ним на колени и сосредоточенно присмотрелся к разбитому носу, чуть трогая его кончиками пальцев.
Странный он, этот Рэми, думал Лерин, смотря в его глубокие, черные глаза. Или глупый, или просто не хочет видеть, что Лерин его ненавидит…
Или же ему все равно…
Пальцы у него холодные. И вздрагивают. Волнуется, хоть виду и не подает. Гордый, как и все в их семейке. Вот и Лия кажется хрупкой, как цветок — тронь и нежные лепестки осыплются —, а тоже гордячка еще та. Об Армане, которого при дворе прозвали статуей из льда, и говорить нечего.
— Вот и все, — улыбнулся Рэми, вытирая испачканные кровью пальцы о платок, который Лерин все так же держал в ладони.
— Все? — не поверил своим ушам Лерин.
— Для виссавийца это нормально, — чуть смущенно ответил Рэми, поднимаясь с колен.
— Сильно ошибаешься, — Лерин потянулся к кувшину, наполнил чашу вишневой наливкой и запоздало спохватившись, посмотрел на Рэми:
— Хочешь?