Власть и оппозиции

В октябре 1932 года для борьбы с «саботажниками» были направлены чрезвычайные комиссии ЦК. На Северном Кавказе такую комиссию возглавил Каганович. По возвращении из этой поездки он, как вспоминал Хрущёв, проинформировал верхушку Московского горкома о её результатах. «Оказывается, он выезжал в Краснодар потому, что там началась забастовка (как тогда говорили — саботаж). Кубанские казаки не хотели обрабатывать землю в колхозах, и в результате этой поездки были выселены в Сибирь целые станицы» [789]. Только из трёх станиц было выселено всё их население, составлявшее 45 тыс. чел. Другие станицы заносились на «черную доску», что означало полное свертывание там государственной и кооперативной торговли, прекращение всякого подвоза товаров; полное запрещение продажи своих продуктов колхозникам и единоличникам; чистку колхозных, кооперативных и государственных аппаратов. Изобретённый Кагановичем метод «черных досок» стал широко применяться и в других охваченных недородом регионах.

Как и в прежние годы, репрессивные кампании против крестьянства сопровождались ударами по местному партийному активу, на этот раз обвинённому в «потворстве кулацкому саботажу». Только в Северо-Кавказском крае было исключено из партии 26 тыс. человек, или 45 % всех сельских коммунистов. При чистке сельских парторганизаций в первую очередь исключались председатели колхозов и секретари колхозных партийных ячеек.

В ряде районов применялись меры, превосходящие все прежние бесчинства на селе: депортация добросовестных единоличников и целых колхозов не только за то, что они не желали сеять хлеб, который должен был быть отобран у них фактически задаром, но и за то, что так поступали их соседи. Заявляя о «справедливости» подобных мер, первый секретарь Азово-Черноморского крайкома Шеболдаев говорил: «Нам могут сказать: „Как же раньше кулаков высылали, а сейчас речь идёт о целой станице, там есть и колхозы, и добросовестные единоличники, как быть?“. Да, приходится ставить вопрос о целой станице, ибо колхозы, ибо колхозники, ибо действительно добросовестные единоличники в нынешней обстановке отвечают за состояние своих соседей» [790].

Террор по отношению к крестьянству был широко развернут и в Сибири. Старая большевичка Дорофеева вспоминала, что в 1933 году она была включена в комиссию прокуратуры по проверке правильности применения статьи Уголовного кодекса о саботаже. Комиссия ехала в Новосибирск в салон-вагоне с коврами, пианино, отдельными купе для каждого. В Новосибирске секретарь Сибкрайкома Эйхе организовал членам комиссии шикарный отдых на загородной даче. Комиссия обнаружила, что с разрешения Сталина Эйхе подписывал огромные списки приговорённых к расстрелу по обвинению в саботаже, причем осуждённым запрещалось подавать апелляции. Саботажниками объявлялись, например, председатели колхозов, не выполнившие спущенные райкомами дополнительные задания по сдаче хлеба [791].

Свирепыми расправами с «саботажниками» не исчерпывались карательные меры по отношению к крестьянству. Крайняя продовольственная нужда в деревне вызывала, как отмечал один из корреспондентов «Бюллетеня оппозиции», «особые меры самосохранения, в виде сокрытия урожая: колхозники у самих себя воруют хлеб. Способов очень много: срезают по ночам недозревшие колосья; срезают колосья в копнах и скирдах; плохо обмолачивают хлеб, сознательно оставляя значительную часть зерна в соломе; припрятывают, наконец, и обмолоченное зерно… Рассматривать эти явления под одним лишь уголовным углом зрения невозможно уже в виду их массового характера. На самом деле перед нами экономическая реакция против чрезмерного и преждевременного коллективизирования» [792].

Ответом на эту «экономическую реакцию» стал принятый в августе 1932 года закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». По этому закону, написанному самим Сталиным, за хищение государственного, колхозного и кооперативного имущества предусматривался расстрел, который при смягчающих обстоятельствах мог быть заменён лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего личного имущества. Амнистия по такого рода делам была запрещена. Уже к началу 1933 года по «закону о трёх колосках», как назвали новый сталинский закон в народе, было осуждено около 55 тыс. чел. Из них 2100 человек были приговорены к высшей мере наказания. Приговоры были приведены в исполнение примерно в 1000 случаях [793]. Судьи заявляли, что у них «рука не поднимается» приговаривать к расстрелу «несунов», чаще всего женщин, добывавших пропитание для голодных детей.

За первый год действия закона только в Казахстане по нему было осуждено 33345 человек, в том числе 7728 колхозников и 5315 крестьян-единоличников. Помимо наказаний за «кражу» колхозного имущества, приговоры на 10 лет лишения свободы выносились, например, за использование колхозных лошадей для поездки по личным делам, за повреждение по недосмотру глаза колхозной лошади и т. д. [794].