Власть холодного железа

— Нет ни одного доказанного случая убийства или вообще причинения людям вреда малым народом, — сказала я, повторяя официальное утверждение. — Ни разу за все годы с тех пор, как они официально заявили о себе.

— Хорошие адвокаты, — задумчиво сказал он. — И подозрительные самоубийства иных, которых нельзя держать за железной решеткой.

Он убедителен — потому что прав.

— Послушайте, — сказал он. — Малый народ не любит людей. Мы для него ничто. До появления христианства и доброй стали мы были недолговечными куклами, склонными усиленно размножаться. А после стали опасными недолговечными куклами. У них сила, Мерси, у них магия, способная творить невероятные вещи. И все это есть в сказках.

— Тогда почему они нас не перебили? — спросила я. Вопрос не пустой. Я долгое время над этим думала. По словам Зи, Серые Повелители необычайно могущественны. Если христианство и железо для них такое проклятие, почему нас всех не извели?

— Мы им нужны, — ответил он. — Малый народ размножается с трудом, если вообще на это способен. Чтобы сохранить свою расу, им нужны смешанные браки. — Он положил обе руки на стол. — И именно за это они ненавидят нас больше всего. Они горды, высокомерны и ненавидят нас. Потому что мы им нужны. А как только эта необходимость исчезнет, они избавятся от нас, как мы избавляемся от тараканов или мышей.

Мы посмотрели друг на друга — и он понял, что я ему верю, потому что достал из заднего кармана небольшой блокнот и вырвал из него листок.

— Встреча в среду у меня на квартире. Вот адрес. Думаю, вам следует прийти.

Он взял мою руку и вложил в нее листок.

Когда его рука легла на мою, я почувствовала приближение Сэмюэля. Он положил руку мне на плечо.

Я кивнула Тиму.

— Спасибо за компанию. Вечер был очень интересный. Еще раз спасибо.

Прежде чем отпустить мое плечо, Сэмюэль сильнее сжал его. И пошел за мной, когда я направилась к выходу из пиццерии. Открыл передо мной дверцу своей машины, потом сел на место шофера.

Молчать было не в его характере — и это меня встревожило.

Я начала что-то говорить, но он поднял руку: просьба помолчать. Он не был сердит, и это меня удивило: значит, перед Тимом он играл. Но он не заводил мотор и не трогался с места.

— Я люблю тебя, — сказал он наконец с несчастным видом.

— Знаю. — В животе появились тугие узлы, и я забыла о Тиме и «Светлом будущем». Мне не хотелось делать это сейчас. Не хотелось никогда. — Я тоже тебя люблю.

Мой голос звучал не бодрее, чем его.

Он вытянул шею, и я услышала, как щелкнули позвонки.

— Так почему я прямо сейчас не разорву этого обтрепанного ублюдка на куски?

Я с трудом сглотнула. Ловушка? Есть ли верный ответ на этот вопрос?

— Хм-м. Ты не кажешься сердитым, — заметила я.

Он ударил по приборному щитку своей очень дорогой машины так стремительно, что я не увидела движение его руки. Не будь обивка кожаной, он разорвал бы ее.

Я хотела сказать что-нибудь забавное, но решила, что момент неподходящий. С шестнадцати лет я кое-чему научилась.

— Вероятно, я ошиблась.

Нет. Ничему я не научилась.

Он медленно повернул ко мне голову, его глаза стали жесткими осколками льда.

— Ты смеешься надо мной?

Я зажала рот рукой, но ничего не могла сделать. Плечи у меня задрожали, потому что я неожиданно поняла ответ на его вопрос. И это объяснило мне, почему его так беспокоит отсутствие припадка смертоносного гнева. Как и мне, Сэмюэлю сегодня вечером было откровение — и ему оно не понравилось.

— Прости, — сказала я. — Провал, верно?

— Что?

— Ты разработал замечательный план. Пробираешься в мой дом и старательно соблазняешь меня. Но ты не настолько хочешь меня соблазнить. На самом деле ты хочешь только, чтобы мы обнимались, играли и дразнили друг друга. — Я улыбнулась ему, и он должен был почувствовать охватившее меня облегчение. — Я не любовь всей твоей жизни; я только из твоей стаи — разве это тебя не злит?

Включая двигатель, он произнес что-то очень неприличное — старое английское слово.

Я захихикала, и он снова выругался.

То, что на самом деле он не рассматривает меня как пару, отвечает на множество вопросов. И еще говорит мне, что Бран, хоть он и Маррок и отец Сэмюэля, не знает всего, пусть все окружающие считают, что знает. Это Бран сказал мне, что волк Сэмюэля выбрал меня себе в пару. Он ошибался: я утру ему нос, когда увижу в следующий раз.

Теперь я знала, почему Сэмюэль мог сдерживаться столько месяцев и не нападал на Адама. Я относила самоконтроль Сэмюэля на счет того, что он более доминантный волк, чем большинство волков на этой планете. А подлинный ответ заключался в том, что я — не Пара Сэмюэлю. И поскольку он доминантнее Адама, ему, если он не хотел драться, гораздо лучше Адама удавалось удерживаться от этого.

Сэмюэль хотел меня не больше, чем я хотела его — хотел не так. Нет, физическое влечение присутствовало, много искр и шипения. Удивительно!

— Эй, Сэм, — спросила я, — если ты не хочешь меня в пару, почему твой поцелуй меня зажигает?

Почему теперь, когда первый порыв облегчения миновал, я вдруг обиделась: чего это он не хочет меня себе в пару?