Власть коммуникации

Эти наблюдения реальных исторических фактов противоречат наиболее распространенному видению эволюции общества, сконцентрированному на иного типа организации – на иерархическом бюрократическом аппарате, основанном на вертикальной интеграции ресурсов и субъектов как выражении организованной власти социальной элиты, легитимированной с помощью мифологии и религии. Это в некотором роде искаженное видение, поскольку исторический и социальный анализ ориентировался преимущественно на этноцентризм и идеологию, чем на скрупулезное изучение сложности мультикультурного мира. Однако эта относительная индифферентность наших исторических представлений о важности сетей в структуре и динамике общества может быть также связана с реальной подчиненностью этих сетей логике вертикальных организаций, чья власть была вписана в институты общества и распространялась через односторонне направленные потоки управленческих команд и контролирующих указаний [Braudel, 1949; Mann, 1986; 1992; Colas, 1992; Fernandez-Armesto, 1995]. Моя гипотеза, объясняющая историческое превосходство вертикальных (иерархических) организаций над горизонтальными сетями, заключается в том, что у децентрализованной сетевой формы общественной организации существуют требующие преодоления фундаментальные материальные ограничения, обусловленные наличными технологиями. Действительно, сила сетей – в их гибкости, адаптивности и способности к самонастраиванию. Однако за определенной гранью размера, сложности и объема потоков в условиях доэлектронной коммуникационной технологии они оказываются менее эффективными, чем вертикально организованные командно-административные структуры [Mokyr, 1990]. Да, использующие силу ветра парусные суда сумели создать торговые сети и сети завоеваний, пересекающие моря и даже океаны. А эмиссары на лошадях или быстроногие гонцы смогли обеспечить связь между центром и периферией на обширных территориях империй. Однако временнбой лаг замкнутого цикла обратной связи в процессе коммуникации был таков, что логика системы вела к одностороннему потоку передачи информации и директив. В этих условиях сети были расширением сконцентрированной на вершине вертикальных организаций власти, которая формировала историю человечества: государства, религиозные институты, военные диктаторы, армии, бюрократии и их подчиненные в вопросах производства, торговли и культуры.

Способность сетей включать в процесс социальной организации новых акторов и новый контент, обладающих некоторой автономией относительно центров власти, возрастает с течением временем благодаря технологическим изменениям и, если быть более точным, с развитием коммуникационных технологий. Определенно это был особый случай, позволивший использовать развитую энергетическую сеть, характеризующую наступление индустриальной революции [Hughes, 1983]. Железные дороги и телеграф создали первую инфраструктуру квазиглобальной сети коммуникации, обладающей возможностью самостоятельного изменения своей конфигурации, возможностью перенастройки [Beniger, 1986]. Однако индустриальное общество (как в капиталистическом, так и в государственническом варианте) было структурировано преимущественно вокруг крупных, вертикально управляемых организаций и предельно централизованных иерархических государственных институтов, в некоторых случаях превратившихся в тоталитарные системы. Это означает, что ранние, основанные на электричестве коммуникационные технологии были недостаточно мощными, чтобы обеспечить автономию всем узлам сети, поскольку эта автономия требовала разнонаправленности и обработки непрерывного потока интерактивной информации. Но это также означает, что доступность подходящей технологии является необходимым, но недостаточным условием трансформации общественной структуры. Только в условиях зрелого индустриального общества могли возникнуть автономные проекты организационного сетевого взаимодействия. Только с их появлением стало возможным использовать потенциал микроэлектронных цифровых коммуникационных технологий [Benkler, 2006].