Я оторвался от Петра и повернул к девушке голову, сжимая пальцы на тонкой шейке. Ее глаза налились блеском, и она вот-вот была готова сменить форму. С моего подбородка ей на грудь упали алые капли.
- Даже если посмеешь перевоплотиться в волчицу, тебя это не спасет, - предупредил я.
Она сглотнула, но в глазах помимо страха стояла решительность, что было весьма похвально. Опустив лицо к ее шее, я провел носом по горячей коже, от которой пахло свежей кровью и несло Яном. Каков волчара, везде успевает.
- Я буду сопротивляться до последнего вдоха, - сказала мне девушка.
Я ей улыбнулся, обнажая клыки, и ответил:
- Буду только рад.
Маргарита
Я очнулась с именем дочери на губах. Но истерики в этот раз не было. Были только тихие слезы очередной потери, а так же новое желание мести. Мести? Что я о ней знаю, так это то, что она не приносит того облегчения, которое ждешь, и тем не менее, все равно продолжаешь ее жаждать.
Опустив ноги с кровати, я встала и тут же оказалась лицом к лицу с Александром, который ураганом влетел в комнату. Я вдохнула и забыла выдохнуть. Вампир смотрел на меня внимательным взглядом, а его лицо, его руки... он весь был покрыт кровью, так что создавалось впечатление, будто он только что со знатной пирушки. Некогда белая рубашка была расстегнута, и на смуглом торсе красовались алые потеки и пятна. И его запах, густо смешанный с напитком нашей жизни, затуманивал мне мозг, наполнял рот слюной, пробуждал во мне голод и приглушал чувство потери.
Я зажмурилась, стараясь не дышать. Холодный шершавый язык прошелся по щеке, слизывая дорожку слез: по одной, по второй, а потом влажные губы коснулись лба.
- Не переживай, моя малышка, я накажу всех виновных в смерти твоей дочери.
От удивления я распахнула глаза. Что-что он сказал?
- С каких это пор ты начал обо мне заботиться?
- Разве, я не всегда это делал? С тех самых пор, как увидел тебя еще человеком.
- Да, но в последнее время тебя не волновало, как я себя буду чувствовать из-за тех, кто мне дорог.
- Только я здесь могу казнить и миловать, а так же приносить тебе боль или дарить наслаждение.
- Ты в этом уверен? - дерзко спросила я.
- Хочешь со мной поспорить? - произнес он мне в губы, накрывая их поцелуем и кладя ладонь мне под щеку.
Его рот был таким ненасытным, будто он не целовался вечность. Каждое напористое движение языка не позволяло расслабиться и покоряло своей грубой лаской, принуждая ответить с такой же грубостью. Губы скользили по губам, словно в борьбе за право первенства. Я обхватила голову Александра, зарываясь пальцами в липкие волосы, и с жадностью отвечала на поцелуй, требуя еще, превращаясь в один голодный комок, не способный мыслить, а лишь только желать. Почему-то в его руках я забывала обо всем, и так было всегда. Широкие ладони подхватили меня под ягодицы, и тогда я смогла обнять ногами его торс и почувствовать, как же сильно его возбуждала.
Сделав несколько шагов, Александр прислонил меня спиной к стене и вжался бедрами. Протяжно заныв, я оторвалась от его губ. Мне хотелось утешения, и именно того, которое мне был способен дать только этот вампир, и, причем, немедленно. Обнажив клыки, я уже прицелилась нанести удар в шею. Но в этот момент пальцы Александра сжались на моих щеках, удерживая на расстоянии.
- Ты опять спешишь, и заставляешь меня терять контроль, - гортанно произнес он, проводя носом по моему лицу.
"Плевать я на это хотела", - ответила я в его сознании, так как двигать ртом сейчас не могла.
Александр хрипло рассмеялся, отпуская мои щеки.
- Твоя импульсивность меня когда-нибудь добьет.
Он сделал шаг назад, опуская меня на ноги.
- Пойдем, у меня для тебя кое-что есть.
- Дай мне хотя бы одеться, - попросила я требовательным тоном, разочарованная в отсутствии желаемого.
Только молить об удовлетворении своих потребностей я не собиралась... пока еще не собиралась.
Сбросив с плеч рубашку, он встряхнул ее и легким движением надел на меня, да еще застегнул все пуговицы. Его пальцы намеренно задевали обнаженную кожу, заставляя дрожать от каждого касания. Гад! Ведь намеренно дразнит. Причем я заметила, что этот вампир вызывал во мне такие чувства, которые были сильнее утраты, голода и гнева, сильнее всего.
- Тебе идет, - подытожил он, приподнимая к себе мое лицо указательным пальцем за подбородок. - Пойдем.
Всем своим древним существом он требовал, чтобы мои мысли и ощущения, все мои желания были связаны только с ним. Я потеряла дочь, а он даже не позволял мне ее оплакать. Специально ли? Несомненно. Но злиться на это уже не было ни сил, ни желания. Он хотел, чтобы я принадлежала ему, и какая-то часть меня желала того же, с каждым поцелуем, с каждым касанием все больше отвоевывая свое.
К тому же, так было даже лучше, потому что легче становится только тогда, когда не думаешь о вещах, приносящих боль.
***