Власть меча

Он видел одного или двух похожих во время своих с отцом нечастых визитов в курортный городок Свакопмунд на побережье. Дети богатых людей одевались в нелепую неудобную одежду, послушно вышагивали за своими родителями с раздражающе высокомерным видом. «Да уж, посмотреть только на его волосы, – насмешливо думал Манфред. – Блестят, словно их бриллиантином смазали, а пахнет просто как букет цветов!»

«Один из этих бедных белых африканеров, – думал при этом Шаса. – Сын скваттера». Мать категорически запрещала ему играть с такими детьми, но он понял, что с некоторыми из них очень весело. Конечно, их притягательность усиливалась из-за запрета матери. Один из сыновей старшего механика на их руднике умел подражать птичьим голосам с такой изумительной точностью, что мог заставить птиц спускаться с деревьев, и он показал Шасе, как ставить карбюратор и свечи на их старый «форд», которым мать позволяла сыну пользоваться, хотя из-за юного возраста он еще не мог получить водительские права. А старшая сестра того мальчика, на год старше Шасы, показала ему нечто еще более замечательное, когда они на руднике уединились на несколько запретных мгновений за насосной станцией. Она даже позволила мальчику потрогать это, и это было теплым, мягким и пушистым, как новорожденный котенок, свернувшийся под ее короткой хлопковой юбкой, – самое замечательное переживание, которое Шаса намеревался повторить при первой же новой возможности.

Но и этот мальчик казался интересным, и, возможно, он мог бы показать Шасе моторный отсек траулера. Шаса оглянулся на завод. Мать не следила за ним, и он вознамерился проявить великодушие.

– Привет!

Он улыбнулся, сделав рукой царственный жест. Его дед, сэр Гаррик Кортни, самый важный мужчина в жизни Шасы, всегда убеждал его: «По праву рождения ты занимаешь высокое положение в обществе. Это не только дает тебе преимущества и привилегии, но и возлагает на тебя обязанности. Настоящий джентльмен всегда вежлив и любезен с теми, кто ниже его по статусу, будь то черные или белые, молодые или старые, мужчины или женщины».

– Я Кортни, – сообщил Шаса. – Шаса Кортни. Мой дед – сэр Гаррик Кортни, а мать – миссис Сантэн де Тири-Кортни.

Он ожидал выражения почтения, обычно вызываемого этими именами, но, когда ничего такого не заметил, продолжил, несколько сбившись:

– А тебя как зовут?

– Меня зовут Манфред, – ответил мальчик на африкаансе и слегка вскинул густые черные брови над янтарными глазами.

Брови были настолько темнее его светлых волос, что казались покрашенными.

– Манфред де ла Рей, и мои дед, и мой двоюродный дедушка, и мой отец – тоже де ла Реи, и они всегда выбивали дух из англичан, если с ними встречались.

Шаса покраснел при этой неожиданной атаке и уже собирался повернуть назад, когда заметил старика, склонившегося к окну рулевой рубки и наблюдавшего за ними, и двух цветных матросов, что вышли из носового кубрика. Теперь он не мог отступить.

– Мы, англичане, победили в войне и в четырнадцатом году разгромили бунтовщиков, – огрызнулся он.

– «Мы!» – повторил Манфред и повернулся к зрителям. – Этот маленький надушенный джентльмен выиграл войну!

Матросы одобрительно загоготали.

– Понюхайте его, – продолжал Манфред, – его бы следовало назвать Лили – Лили, надушенный солдатик!

Манфред повернулся к Шасе спиной, и только теперь Шаса сообразил, что мальчик выше его на добрый дюйм, а руки у него пугающе мускулистые и загорелые.

– Так ты англичанин, Лили, да? Тогда ты должен жить в Лондоне, ведь так, сладкий Лили?

Шаса никак не ожидал, что бедный белый мальчик окажется таким красноречивым, а его остроумие – настолько язвительным. Обычно в любом разговоре главенствовал Шаса.

– Конечно я англичанин, – рассерженно подтвердил он, ища достаточно находчивый ответ, который положил бы конец обмену репликами и позволил бы ему с честью выйти из ситуации, над которой он быстро терял контроль.

– Значит, ты должен жить в Лондоне, – настаивал Манфред.

– Я живу в Кейптауне.

– Ха! – Манфред повернулся к зрителям, число которых уже увеличилось.

Темный Хендрик сошел со своего траулера на причал, а вся команда собралась у поручней.

– Так вот почему их называют soutpiel! – громко произнес Манфред.

Матросы захохотали, услышав это грубое выражение. Манфред никогда не произнес бы таких выражений в присутствии отца. Это означало «соленый хрен», и Шаса покраснел и инстинктивно сжал кулаки при оскорблении.

– Soutpiel стоит одной ногой в Лондоне, а другой в Кейптауне, – с удовольствием пояснил Манфред. – А его мотня болтается посреди старого соленого Атлантического океана.

– Ты возьмешь свои слова обратно!

От гнева Шаса не мог найти достойного ответа. С ним еще никогда ни один из низших не разговаривал подобным образом.

– Взять обратно – ты имеешь в виду вроде того, как ты оттягиваешь назад свою соленую крайнюю плоть? Ну, когда ты развлекаешься? Ты это хотел сказать? – спросил Манфред.

Аплодисменты команды сделали его безрассудным, и он подошел ближе к мальчику, стоявшему высоко на причале, оказавшись прямо под ним.