— Зависть — неприятное чувство, — согласилась с дочерью Лариса, — но вот что нам с вами нужно обсудить, пока все в сборе. Вы же не против венчания в хорошем московском соборе? Есть красивый старинный храм, его закроют на время церемонии, только для своих. Просто нужно уже сейчас договариваться, чтобы попасть в удобное время.
— Я не против, — ответил Максим и обнял Кристину.
Та сразу доверчиво прильнула к нему, положила маленькую убранную цветами головку на плечо. Сверкнула вспышка — фотограф, молодой парень, которого вполне можно было принять за гостя вечеринки, поймал удачный кадр. И Максим вдруг с недобрым удовольствием подумал, что никогда не окажется на его месте, также как и на месте официанта, повара, безработного артиста, который как раз вышел на сцену и начал бойко декламировать стихи под аккомпанемент расстроенного фортепьяно.
Лицо актера показалось знакомым — возможно, мелькало где-то в рекламе. Максим почувствовал, что вот-вот готов вспомнить, но Добрынин отвлек его. Подошел сзади и наклонился к уху.
— Не отведать ли нам дыма прерий?
Вдвоем они прошли через зал. Добрыня толкнул дверцу пожарного выхода. На черной лестнице их поджидали Котов и Аглая. Добрынин вынул из кармана косяк с травой.
— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь? — спросил Максим сестру невесты, которая была уже слегка навеселе.
— Не волнуйся, я уже не принесу в подоле в пятнадцать лет, как предсказывала бабушка, — заявила та с блудливой улыбкой. — А вообще, я влюбилась в твоего отца. Он меня просто покорил. Умный, привлекательный, сексуальный, с чувством юмора… Этот список можно продолжать.
— Жизнь прекрасна, — проговорил Добрынин, раскуривая папиросу. — Сначала даме?
— Вдохни и держи в себе, — проинструктировал Котов.
— Одна затяжка, не больше, — предупредил Максим.
С прилежанием школьницы Аглая втянула дым. Попыталась сдержаться, но все же закашлялась.
— Вы там о чем-то интересном говорили, — заметил Котов. — Я слышал краем уха. Аристократия, золотая молодежь…
— К тебе не относится, ты же у нас разночинец, — поддел приятеля Добрыня.
— Охотно предоставляю вам страдать мигренями от потомственного сифилиса.
Аглая хохотнула.
— Это Кристинка у нас аристократка, а я простушка, дочка фабричной служащей. Ты же знаешь, Макс, что мама работала на заводе? Кристинка у нее вместо куклы. С тринадцати лет водит ее с собой по салонам красоты, в шестнадцать, что ли, пластику ей сделали. А я все это терпеть не могу: маски, обертывание, кератиновое выпрямление…
— Ты и так красивая, — подмигнул ей Добрынин.
Аглая расхохоталась ему в лицо, то ли чувствуя, то ли изображая эффект веселящей травы. Новый приступ смеха заставил ее уткнуться в плечо Максима.
— Ой, я просто вспомнила, как ты там вещал!.. Чувства, обещания… Всю жизнь прожить с человеком, который достоин!.. Ха-ха-ха!.. Ты же Кристинку больше часа не вытерпишь, она же дура набитая!..
— А это ничему не мешает, даже наоборот, — тоже засмеялся Добрыня.
— Кристина очень подходит Максиму, — сказал совершенно серьезно Котов. — Она как раз его любимый тип.
— Даже интересно, какой это мой тип?
— Максим у нас идеалист, для него женщина должна быть немного неземным созданием, не от мира сего. Вернее, ему нравится так на них смотреть. Поэтому он не замечает, что все его девушки спят с его друзьями.
— Ну, значит, такие попадались девушки, — сразу пришла на выручку Аглая.
Но удар уже достиг цели, Максим почувствовал, как в нем вскипает бешенство.
— Что ты сказал, смурфик? Повтори, и полетишь с этой лестницы, — проговорил он, делая шаг вперед, осознавая, что уже должен был выполнить свою угрозу, что на его месте отец не стал бы тратить время на разговоры.
— У тебя проблемы со слухом? — оскалился мелкими зубами Котов.
— Ну все, все, горячие эстонские парни! — Добрыня, вклинившись между ними, развел ладони. — Все, закончили! Надо вернуться, жениха там уже потеряли…
Через пару минут, уже в парадном зале, как всегда с запозданием, в голове Максима составилась ответная фраза про друзей, которые подбирают за ним объедки. Впрочем, тут же он подумал, что случай блеснуть остроумием перед Котовым представится не скоро, если представится вообще — Добрынин увел приятеля, и больше не было поводов для новых встреч.
Отец прощался, целовал руку Ларисе, и Максим снова чувствовал ревность, глядя в ее затуманившееся, совсем кошачье лицо.
Почему-то сейчас он вспомнил, где видел раньше актера, читавшего стихи со сцены. Чтобы проверить себя, он направился за бархатную занавеску позади маленькой сцены.
Здесь было очень накурено, тесно; стойка с костюмами перегораживала комнатку, тут же на двух колченогих гримировочных столиках громоздились грязные тарелки и подносы с бутербродами. К Максиму обратились встревоженные бледные лица, и он понял, что не ошибся. Бородатый Гриша, незадачливый режиссер, у которого в студии три года назад подвизалась Татьяна, тоже узнал его. И, как ни странно, обрадовался, потянулся с рукопожатием, даже с некоторой гордостью перед товарищами.