Власть мертвых

— Ну, вообще правильно, — одобрил Василевский. — Не готов применять, лучше за оружие не браться. С другой стороны, столько отморозков вокруг, по городу противно стало ездить… Дети гор, дикий народ. Подрезал кто-то или гаишник остановил, так он же это как смертельное оскорбление принимает. В багажнике у него труба, в кобуре — травматика. А ты против него с голыми руками. Вот в Америке, особенно в западных штатах, разрешено ношение короткоствола. Берешь справку, что ты не псих и не алкоголик, покупаешь официально. Но у них традиции, уважение к оружию. У нас, конечно, нельзя. Шпана устроит беспредел…

Георгию не нравился этот разговор. Он поднялся с места и подошел к окну, за которым росли молодые сосны, виднелась просторная беседка с дощатым полом, с мангалом для шашлыков.

— Живописное место. И река близко.

— Участок лично выбирал! — похвастался хозяин, разливая водку. — Обосновался, как видишь… Мы же на «ты»? Мне в Питере нравится, возможностей много, и жизнь спокойная относительно. Москвичи хоть и воротят нос — мол, климат, болото, нам-то, мурманским, не привыкать. Считай, в Заполярье вырос… Я человек простой, как на ладони. Из рабочей семьи. Отец по горячей сетке на пенсию ушел. Тридцать лет на верфи. Мать там же, экономистом. Женат, дети, уже самостоятельные оба. Дочка в Японии, преподает, а сын на Северном флоте. Недавно третьего внука мне родил. Ну и здесь тоже наследник… За встречу?

— За встречу. — Саша крякнул, опрокидывая в рот рюмку, расправил усы, как опереточный гусар. — Эх, хороша!

Василевский, нагнув голову, снял с шеи золотой крест на цепочке.

— Ну, пошли? Там девчонки приготовили — халаты, полотенца, закусить. Как говорил мой бывший шеф, Россию можно спасать и в бане.

— Это точно! — хохотнул Марков, нервно оглядываясь на Георгия, словно сваха на смотринах невесты. — Нам, кстати, багажник надо разгрузить, привезли тоже кое-чего к столу.

— А это напрасно, — хозяин укоризненно качнул головой, — ко мне в гости со своим не ездят.

— Мы с пустыми руками не привыкли, — возразил Марков. — Давай организуй, кто там на хозяйстве, пускай несут на кухню.

— Ну, это недолго, — тут же согласился Владлен.

Разгружать багажник вышли два долговязых паренька, сопровождаемые смешливой девичьей компанией. Один бойко поздоровался, стрельнув глазами, и Георгий вдруг поймал в очертании скул, в разлете бровей сходство с лицом, которое давно пора было забыть. Парень, кажется, хотел продолжить разговор, но его приятель, брюнет цыганского типа с толстыми черными бровями, красный от смущения, сразу подхватил сумки и повернул обратно в сторону крыльца. Георгий вспомнил, как Василевский назвал компанию своей подруги детским садом, и теперь в словах хозяина послышалась провокация: «детский Содом».

В бане, устроенной с разумной простотой, оборудованной финской каменной печкой, которой никак не мог нахвалиться Марков, к ним присоединился Константин — водитель, повар, охранник и «фактически брат», как представил его Василевский. Это был молчаливый мужчина с крепкими кулаками, с простоватым чухонским лицом. Позже выяснилось, что они с Владленом школьные товарищи, после окончания учебы разошлись и снова встретились лет пятнадцать назад. С тех пор Константин так и переезжал за хозяином с места на место, выполнял функции сторожа, курьера, помощника и, очевидно, числился номинальным собственником какой-то части семейных активов.

— Знаете, за что я не люблю Петра Великого? — разговорился Василевский, когда они вчетвером уселись за накрытый стол после второго захода в парную.

— Построил город на болоте, а нам тут жить, — сразу поддержал тему Марков.

— И это тоже… Но, главное, все его реформы — на костях, на кровушке народной. Хотя бы Петербург. Согнали мужичков со всей России; силой гнали, как на казнь, потому что за год-два сгорал человек на этой работе, один из тысячи выживал. Зато тебе и гранитные набережные, и каменные площади, и дворцы. А под каждый камень жизнь человеческая положена… Знаешь, что мне это напоминает? Да наши реформы девяностых. Тоже не жалели жизней, бросили народ под колеса истории, как солому. А теперь жалуемся — обезлюдела Россия, обнищала, спилась…

Марков, налегая на квашеную капусту, всем потным лицом изображал согласие.

— Ну а когда у нас по-другому было? И в революцию, и в войну. Народ несчитанный, кидали, как в топку.