Власть, народ и институты

Помимо гражданской деятельности народных масс необходимо рассмотреть гражданскую и профессиональную идентичности самих властей. Сейчас к власти мы отнесем лишь высокопоставленных чиновников и, собственно, лидеров государств – политическую элиту (помним, что обычно при экстрактивных институтах экономическая элита – крупные предприниматели – сливаются воедино с политическими верхами). Во многом идентичность власти определяется уже сформированными институтами: если институты имеют высокий характер инклюзивности, то, вероятно, что власти, боящиеся своего ухода в условиях сменяемости, будут идентифицировать себя, в первую очередь, как «слуг народа»16, не имеющих широкого пространства для маневра, превышения своих полномочий, «распила» государственного бюджета и пр. Следовательно, от устойчивости инклюзивных институтов зависят профессиональные качества политиков, руководящих государством. В итоге, исторически прочные инклюзивные институты не позволяют властям действовать в своих интересах, требуют результатов и соответствующих этико-профессиональных качеств – все это укореняется в менталитете граждан, и инклюзивные институты сохраняют и приумножают свою силу. В истории известны случаи, когда население отказывалось от инклюзивных институтов в угоду экстрактивным, так как властям не хватило политической грамотности (речь об этом пойдет дальше), а новые власти смогли предложить скорые решения некоторых проблем и воплотить отчасти свои идеи в реальность (как уже говорилось выше, скорое решение проблем обеспечивало устойчивость определенных тоталитарных режимов). Переход от экстрактивных к инклюзивным институтам, конечно, также возможен, что подтверждают масса исторических примеров (любое государство с инклюзивными институтами проходило через стадию, когда в нем функционировали экстрактивные институты) и установление либеральной демократии в ряде развивающихся стран в конце XX – начале XXI вв. (в большинстве таких государств институты инклюзивны, но «слабы», так как демократические традиции обществу, где экстрактивные институты существовали на протяжении всей истории, чужды и непривычны). Идентичность властей при переходе от экстрактивных институтов к инклюзивным меняется так или иначе в разных случаях:

– если к переходу располагают реалии (политические, экономические, социальные), то политики доказывают, что живут не (или не только) «за счет политики», а «для (ради) политики» как профессии и призвания, о чем писал Вебер17. Политики показывают, что идентифицируют себя как слуг народа. Следовательно, устанавливаемые ими институты прочны, ведь народ оказывает, в свою очередь, доверие, учитывает стремление власти к реформам в сложившихся обстоятельствах (кредит доверия обычно у власти во время реформ есть, и оказан он теми классами, слоями общества, которым эти реформы «на руку», однако недовольство может быть вызвано у других социальных групп, которым изменения принесут убытки или нанесут какой-либо еще вред. Именно из-за недовольства консервативно настроенной части элиты в ряде европейских стран откладывались или прерывались аграрные и иные реформы, в том числе реформы Просвещенного абсолютизма). Тем не менее, кредит доверия может быть и исчерпан, когда попытки реформ предпринимаются слишком часто, сами реформы не приносят ожидаемых результатов или же реформы лишь обещаются властями, а до реальных действий дело не доходит;

– если переходу и смене политического режима способствует отказ власти от первоначальной идеологии, при этом факторы отказа от нее не столько объективны, сколько субъективны (давление на лидера другими влиятельными политиками, их возможное желание предотвратить какие-либо колебания в будущем путем перехода к более привлекательной идеологии с соответствующими, подходящими ей институтами), то идентичность власти, как и народа, сменится скорее революционно, нежели эволюционно, что способствует становлению слабых институтов, хотя политики, вероятно, будут идентифицировать себя как слуг народа.