Власть. Новый социальный анализ

Весь этот период с падения Западной империи и до конца XVI столетия можно считать состязанием двух традиций – имперского Рима и тевтонской аристократии, причем первая воплощалась в церкви, а вторая – в государстве. Императоры Священной Римской империи сделали попытку присвоить традицию имперского Рима, но потерпели неудачу. Сами они, за исключением Фридриха II, были слишком невежественны, чтобы понимать римскую традицию, тогда как политический институт феодализма, с которым они были знакомы, являлся германским. Язык образованных людей, включая тех, что служили императорам, производился исключительно от античности; право было римским, философия – греческой, однако обычаи, по происхождению своему тевтонские, были такими, что упоминать их в куртуазном обществе не стоило. Это было затруднение того же рода, с которым сталкивается современный античник, пытающийся описать на латыни процессы, происходящие в современной промышленности. Только после Реформации и замены латыни современными языками тевтонский элемент в цивилизации Западной Европы нашел для себя адекватное литературное и интеллектуальное выражение.

После падения Гогенштауфенов в течение нескольких десятилетий казалось, что церковь восстановила власть Италии над западным миром. Если судить по финансовым показателям, правление было по меньшей мере столь же крепким, что и во времена Антонинов: доходы, поступавшие в Рим из Англии и Германии, значительно превышали по своему объему те, что могли извлекать римские легионы. Но их добивались благодаря почитанию папства, а не силой оружия.

Но как только папы переехали в Авиньон, они начали утрачивать то уважение, которое было завоевано ими за три предшествующих столетия. Это объяснялось не только их полным подчинением королю Франции, но также и участием в зверствах, таких как подавление тамплиеров. Король Филипп IV, испытывавший финансовые трудности, пожелал присвоить земли этого ордена. Было решено обвинить их в ереси, хотя обвинение не имело под собой оснований. При помощи папы французские тамплиеры были схвачены, их пытали, пока они не признались в том, что возносили почести сатане, плевали на распятие и т. д., а потом многих из них сожгли, тогда как король присвоил их владения, отобрав лакомые кусочки для папы. С подобных деяний началось моральное вырождение папства.

Великая схизма еще больше усложнила почитание папы, поскольку никто не знал, какой из претендентов на престол является законным, причем каждый из них объявлял анафему другому. На протяжении всей Великой схизмы каждый из двух соперников демонстрировал не слишком достойное властолюбие, доходящее до нарушения самых торжественных обетов. В разных странах государство и местная церковь одинаково отказывали в подчинении обоим папам. Со временем стало ясно, что только Вселенский собор может положить конец смуте. Пизанский собор, к несчастью, попросту создал третьего папу, не сумев избавиться от двух других, но при этом объявил об их низложении как еретиков; Констанцский собор наконец смог убрать всех трех пап и восстановить единство. Однако эта борьба подорвала традиционное почтение к папству. К концу этого смутного периода Уиклиф мог сказать о папстве:

Избавиться от такого демона – не значило бы нанести церкви вред, ей бы это пошло только на пользу; трудясь над его уничтожением, церковь бы прилежно трудилась на Божье дело.

В XV веке папство, хотя оно и подходило Италии, было слишком мирским и секулярным, а также слишком откровенно аморальным, чтобы удовлетворить набожность северных стран. В конечном счете в тевтонских странах моральное восстание набрало достаточно сил, чтобы дать свободу экономическим мотивам: возобладал общий отказ платить дань Риму, принцы и знать захватывали земли церкви. Но это бы не стало возможным без доктринального восстания протестантизма, которое само бы никогда не состоялось, если бы не Великая схизма и не скандалы возрожденческого папства.

Если бы моральная сила церкви не была ослаблена изнутри, нападавшие на нее не обрели бы моральной силы и потерпели бы такое поражение, что и Фридрих II.

В этой связи интересно отметить то, что Макиавелли сказал по поводу церковных княжеств в XI главе своего «Государя»: