- Дурак ты старый, - без выражения, усталым бесцветным голосом произнесла девчонка.
Ей хотелось сказать гадость, разозлить Мажугу, оскорбить, задеть, чтобы хоть что-то почувствовал, чурбан бездушный. Но она ошиблась, Игнаш не обиделся.
- Потому и старый, что не дурак. Дураки молодыми помирают. Хочу, чтобы ты дожила хоть до моих годов, для этого не только метить нужно из пистолета, но и стрелять, куда наметила. Ну ладно, может после когда поймешь. Этот случай не последний был...
Мажуга вытащил кисет, стал сворачивать самокрутку, полез в карман, вытянул зажигалку и задумчиво бросил, будто к самому себе обращаясь:
- Может, оно бы и хорошо, что оружие над тобой пока власти не имеет, а мне вот... если кому башку пулей разнести - не вопрос. Ствол сам руку ведет, спусковой крючок сам под палец ложится, будто не я кольтом управляю, а он мной, - чиркнул колесиком, прикурил, выпустил струйку дыма, серебристую в лунном сиянии. - Зато я живой остался... после всего.
- А иначе нельзя? - жалобно спросила Йоля. - Чтобы не так, но и живой остаться?
- Надо бы иначе, да не получается, в этом мире. Злой он, и злому в нем легче. Трудно не озлиться, очень трудно. Ты уж постарайся не злой остаться, заноза, а? Не гаси в себе свет.
Помолчали. Потом Мажуга напомнил:
- Магазин снаряди.
Йоля вздохнула, выщелкнула магазин и стала, пыхтя от усилий, заталкивать патроны.
- Завтра пистолет будешь разбирать, чистить, - снова заговорил Игнаш. - Все же ты ему хозяйка. Разнимешь на части, заглянешь ему в самую душу, станешь лучше оружие понимать. Только помни: ты ему в душу глядишь, а оно, оружие то есть - в твою тоже смотрит. Не дай оружию завладеть душой. Оставайся светлой. Но оружия не бойся.
- Я оружия не боюсь, я с Харькова.
Мажуга не ответил, пыхтел самокруткой, роняя рыжие искорки, смотрел в сторону - как поднимается зарево над горящей фермой. Девчонка поглядела на его профиль, подсвеченный красноваты огоньком самокрутки. Он показался ей и впрямь ржавым, в точном соответствии с прозвищем, старым показался и изношенным, будто самоход, на котором многие тысячи верст отмотали по бездорожью и грязи. Или как ствол, из которого разные владельцы положили сотню человек. Как оружие, пережившее многих хозяев. Может, об этом он и толковал, когда говорил странные слова про свет в душе? Может, слишком мало у Мажуги этого света в душе осталось?
Игнаш докурил, швырнул окурок под ноги и наступил на него. Потом поглядел на Йолю. Та как раз закончила с "береттой", вогнала магазин на место и сунула оружие в кобуру.
- Ты их узнала?
- Когой-та?
- Этих двоих, которых мы здесь уложили? Не вспомнила? Ну и напрасно, нужно внимательней глядеть, кто в тебя стреляет. Хозяева они были этому месту. Верней, хозяин и его охранник доверенный. Помнишь того молодого, что тебя хотел? Я ему еще срамное место отбил в коридоре?
- Так тот со стекляшками...
- Ну а как бежать, он стекляшки снял. А второго не вспомнила?
- Это который чай пил? И с обреза во всех входящих метил?
- Он самый. Они, видишь, толпу наперед пустили, под пулеметы, а сами тишком - и в степь, покуда каратели их работников очередями клали. Если бы я эту лощинку заранее не присмотрел, так и утекли бы. Хорошо ли они придумали?
- Злобно.
- Вот ты этому длинному в башку не стрельнула. А он злобный. И пистолет у него был, в тебя метил. Не, ты молчи, не отвечай, заноза, я ж знаю: у тебя всегда есть, что сказать, но по большей части дурости какие-то. Молчи уж, а сама думай, почему старый дурак Мажуга все тебе так раскладывает и почему не рискует последний патрон из кольта выпустить, хотя ты рядом, а у тебя полный магазин.
- Думаю я! Не бормочи, все ужо обсказал, хватит.
- Вот и думай.
До рассвета просидели в сендере, так решил Мажуга, сказал: каратели сейчас распалились в бою, лучше подальше от них держаться. По округе колесили мотоциклетки, шарили фарами между холмов, одна выехала и к их стоянке. Мажуга фар не выключал, так что их сендер издалека было видать. Из-под похожего на ведерко кожуха высунулся стрелок, спросил, не видели ли кого из беглецов. Мажуга указал застреленного старика и сказал, что за стеной второй валяется. Больше никто не появлялся.
Когда солнце начало подниматься над степью, огромное и розовое, Мажуга завел двигатель. Йоля потянулась, жмурясь под утренними нежными лучами.
- Поедем к Самохе, - сказал Игнаш, - ты не высовывайся и не свети особо. Лучше всего, сиди тихонько в сендере.
Толстый управленец сидел на подножке раскуроченной и закопченной орудийной платформы. Ноги он поставил на стальную трубу, в одной руке была бутылка, к которой Самоха время от времени прикладывался, в другой кусок пирога.