Пока Аршак занимался воспитанием ученика, Игнаш пошептал Самохе на ухо, тот кивнул и сказал: "Ага!" О чем шла речь, Йоля не поняла, потому что они добрались к парковке, на которой оставили своих. Там происходило вот что: каратели, собравшись кучей, весело болтали и посмеивались, указывая друг другу пальцами на Штепу. Тот лежал на грязном бетоне подле сендера и блаженно жмурился, над ним вились мухи, но настроения Штепе это никак не портило. Он пел. Мотив выходил веселый, можно сказать, лихой, и голос у Штепы сделался вдруг высоким, чистым, только ни слова разобрать было невозможно.
- Чего это с ним? - Самоха с подозрением оглядел веселую толпу. - Опять накурился, что ли? Или он на каком языке другом поет? Он что, языкам обучен?
- Подошел какой-то оборванец из местных, пошептались они, - объяснил один из карателей, пулеметчик с бронехода. - Штепа ему монет дал, а потом вдруг хлоп - и лежит, поет.
- Что, прямо на землю повалился?
- Та не, сперва на капот, это уже потом с капота брякнулся. И ничего, он даже не заметил!
Харьковчане снова рассмеялись. Игнаш подошел поближе, нагнулся и распахнул на груди певца жилетку. С плеча Штепы свисал вытянутый сморщенный комок коричневого цвета.
- Это что? - Самоха тоже подошел глянуть.
- Мамми, дурь такая, сильней травы раз в двадцать.
- Сними ее, Игнаш.
Ржавый взялся за коричневую полосу, вывернул, потом дернул - мамми отделилась от тела Штепы, на плече остался слегка кровоточащий порез.
- В кровь проникает, - пояснил Мажуга. - Уже успело долбануть. Теперь до ночи ему весело будет.
Тут показались невольники Пузыря - везли на ручных тележках арбузы. Потом явился Аршак с учеником. На смуглой мордахе следы побоев были не очень заметны, но досталось мальцу крепко. Впрочем, резвости молодой не утратил, вертелся и скакал по-прежнему. Проводники отправились в Квадрат за поклажей. Вернулись быстро, старик нес заплечный мешок, молодой - суму на ремне через плечо. У обоих к поясам были подвешены фляги, ученик вооружился тесаком, наподобие того, что болтался на поясе Аршака, но вдвое меньшим.
Самоха принял фляги по счету, потом велел:
- Значит, так. Этого урода в бронеход, вот ты сендер поведешь, - ткнул пальцем в стрелка, который рассказал, отчего Штепа поет. - Грузитесь, я сейчас.
Тряся потными боками, оружейник убежал в Квадрат, вернулся с бутылью. Одышливо сопя, подошел к сендеру Игнаша и протянул бутылку Йоле:
- Держи, красавица. За кошель, что вернула. А ты, Игнаш... ну, не знаю, как ты ее разглядел, грязную, но девка - просто золото. Все, щас тронемся. Эй, Аршак, давай в сендер, да не в мой, а в тот, другой! И пацану своему вели, чтоб угомонимся. Резвый больно.
Пока Игнаш слушал, как распоряжается Самоха, Йоля быстро, пока Ржавый не помешал, выдернула пробку и хлебнула. Тут Мажуга спохватился и отобрал бутыль.
- Сладкое, - заявила Йоля, вытирая губы, - я такого еще не пробовала.
Игнаш осторожно отпил глоток.
- Арбузное вино, что ли? Я тоже покуда не пробовал, а слыхал много.
- Ладно, давай сюда, я заслужила, это мне! Мое!
Мажуга подумал и возвратил вино, сказав:
- Только много не пей, а то развезет на жаре, будешь, как Штепа, песни распевать. И кто тогда за самохиным золотом проследит?
Харьковчане и проводники расселись по местам, машины стали выезжать со стоянки. Йоля сделала еще один глоток - чисто из упрямства, потом закупорила бутылку. Мажуга верно рассчитал - она бывала достаточно рассудительной, если ей доверять. Вот если запрещать - точно бы назло поступила, пусть и во вред себе.
Харьковчане собрались за выездом с Моста. Самоха велел всем выйти из самоходов и слушать проводника. Аршак гулко откашлялся и завел рассказ о том, какая она ужасная, эта Донная пустыня. Особенно упирал на то, что без опытного проводника нельзя вглубь соваться, и что мудрый Самоха поступил очень верно, наняв именно его, Аршака:
- Потому я этот ил вдоль и поперек истоптал, все эти места мне ведомы, и сколь разов я от тварей местных отбивался, а сколь с людоедами схватывался - не сосчитать! Все тут знаю, все покажу, все разобъясню!
- Людоеды нам - что? Они ж дикари, а у нас - во, сила! - выкрикнули из толпы карателей.
- Людоеды эти места знают, и хоть сила ваша велика, а лучше опасайтесь. И уж чтоб без моего слова никто не совался на ил. В нем твари живут, опасные, ядовитые. Гады всякие, зверье. Бывают и такие, с которыми биться невозможно, только убечь вовремя - вот спасение, но к таким я вас не поведу, пройдет ваш караван по местам поспокойней. И там будут опасности, да я уберегу, токо слухайтесь моего слова. Как покатим по илу, из самоходов - ни на шаг. Без моего ведома ни до ветру чтоб не ходили, ни покурить-подышать, а то знаю я вашего брата! Когда на привал встанем, тоже меня слухать. Кому чего надо, спрошайте, я для того с вами иду, на вопросы отвечу, от беды уберегу.