С речью о величии Московской Руси молодой великий князь согласился и был склонен размышлять, как игумен Иосиф, но почему он и государь Иван Третий считают Палеологов могучим родом? Добро бы Софье так судить, но великому князю, государю? Стоит обратиться к истории князей славянских, киевских и московских. Владимир и Ярослав, Мстислав и Мономах, Невский и Донской, Калита — и несть им числа… Эвон сколько великих имён насчитывает род Рюриковичей!..
Чем же род Палеологов именит, что им так возгордилась Софья и государь с ней в согласии?
Ужели древо византийское его прельстило? Верит тому, что через Софью роднится с царственной славой древнего Царьграда?
По всему видать, запамятовал, как славяне великого Олега держали свой щит над вратами Царьграда?
Так в чём же гордость Царьграда, какой вознеслась Софья?
И молодой великий князь Иван усмехается. Разве тем, что турки-сельджуки его одолели?
От кремлёвского пожара выгорело подворье князя Андрея Меньшого. Срубили новое из леса елового. Невелики палаты, свежей елью пахнут, на фундаменте каменном, с крыльцом высоким.
Всё бы хорошо, но никак не оженить князя Андрея. Сколько ни пытались сыскать ему невесту, все ему не приглянулись.
Так и живёт князь Андрей в одиночестве. У себя в Вологодском уделе редкими наездами бывает, всем посадник ведает…
Из последнего похода в степь, в какой ходили с Иваном Молодым, воротились, и занемог Андрей. Сам не мог понять, отчего хворь приключилась, и доктор не помог.
Позвал дьяка, волю свою записал.
А жил князь Андрей скудно. От Вологодского удела денег получал мало. Когда Русь Орде в прежние лета выход платила, попросил Андрей Ивана Третьего:
— Ты уж, брате, вноси и за меня.
И насчиталось того долга за все годы больше тридцати тысяч рублей. А когда Андрею на что-то нужны были деньги, он их у гостей сурожских занимал.
Так и жил князь Андрей. Тихо жил, против государя редко голос возвышал. С Иваном Молодым дружбу водил, особенно после стояния на Угре…
Почуяв, что смерть надвигается, он сказал митрополиту Геронтию:
— Удел мой Вологодский, чтоб распрей между братьями не было, отписал я старшему брату, государю Ивану Васильевичу…
После похорон собрались за трапезным столом братья да молодой великий князь. Иван Третий промолвил:
— Братья мои, не стало брата нашего князя Андрея, и нет у него никого, кому удел наследовать, ни детей, ни жены. Завещал он Вологодский удел Московскому государству.
Замолчал, повёл очами по сидевшим за трапезой. Смурные лица. Иван Молодой чует, недовольны дядья…
Государь с братьев глаз не спускает, то на одного поглядит, то на другого и спрашивает:
— Ты, Андрей Угличский, готов ли долг брата Андрея возместить?
Отмолчался тот. Иван Третий к Борису Волоцкому повернулся:
— А ты, князь Борис?
— Государь, ты ведь ведаешь, казна наша пуста, так почто вопрошаешь?
— Потому и вопрошаю, что возмещать вы не намерены. Не намерены вернуть долги гостям сурожским? И чтоб не было обид, Вологодский удел на великих князей московских беру…
Разъехались удельные князья Андрей и Борис, Москву покинули, смирились с духовной брата Андрея Меньшого…
Из думной палаты старый князь Михаил Андреевич Верейский, последний внук Дмитрия Донского, выходил вместе с молодым великим князем Иваном.
Шли по переходу медленно. Князь Михаил Андреевич часто останавливался, задыхался. Иван к нему подстраивался, иногда поддерживал.
Несмотря на годы, старый князь юмора не терял:
— Вот же князь Иван, был и я конь боевой, а ныне кляча. На таких, помню, на нашем подворье только воду возили. Вишь, еле ноги переставляю… А бывало, в молодые лета в Малом Ярославце не одну молодку охаживал.
И тоненько хихикнул, своё вспоминая.
— В Верее была у меня зазнобушка разлюбезная. Сейчас уже не упомню, то ли вдовушка, то ли девица одинокая… Я к ней повадился. Ночи не пропускал. Да кто-то из молодцов-удальцов меня и подкараулил. Пока я со своей ненаглядной миловался, у моего коня подпругу подрезали… Вышел, только ногу в стремя, а молодцы как засвистят, конь понёс, я ногу над седлом занёс, а оно перевернулось, и я под конским брюхом оказался, на земле…
Улыбнулся князь Иван, а Михаил Андреевич долго откашливался, отирал набежавшую слезу. После чего заговорил уже о другом:
— Ведаю, удел свой твой дядя, князь Андрей, государю отписал, а дядья твои Андрей и Борис не оспорили. Да и как с духовной не согласиться?
Помолчал, будто с мыслями собирался.
— Я вот, княже Иван, давно помысливаю об уделе своём Белоозёрском. Хоть и хорош он и люд меня не обижает, но пора и честь знать. Намерен я Белоозеро и весь удел свой государю Московской Руси передать. В уме трезвом я говорю тебе, князь, ибо понимаю, в единении всей земли русской её сила. Не так ли? Порознь разве выстояли бы против Ахмата? Одолели бы ордынцев?.. Я своего деда Донского Дмитрия не помню, но много о нём наслышан. Так вот, сумел бы он побить Мамая на Куликовом поле, ежели бы князья порознь держались?
И снова помолчал князь Михаил Андреевич. Молодой князь Иван спросил:
— Весь Белоозёрский удел Москве отписать?