Власть предыстории

Что же произошло далее — почему матриархат сменился патриархатом? Переход был постепенным и включал в себя промежуточные стадии: групповой, затем парный брак, когда половые связи с несколькими мужчинами стали казаться женщинам «унизительными и тягостными», и они «тем настойчивее должны были Добиваться, как избавления, права на целомудрие, на временный или постоянный брак с одним мужчиной». От мужчин этот шаг не мог исходить: «им вообще никогда, даже вплоть до настоящего времени, не приходило в голову отказываться от удобства фактического группового брака»[164]. От парного брака — один шаг к моногамии, к власти мужчин. Как же он был сделан?

Всему виной — скотоводство. «Стада были новыми средствами промысла; их первоначальное приручение, а позднее уход за ними были делом мужчины. Поэтому скот принадлежал ему; ему же принадлежали полученные в обмен за скот товары и рабы. Весь избыток, который давал промысел, доставался мужчине; женщина участвовала в потреблении его, но не имела доли в собственности. «Дикий» воин и охотник довольствовался в доме вторым местом после женщины; более «кроткий» пастух, кичась своим богатством, выдвинулся на первое место, а женщину оттеснил на второе»[165]. Жена сделалась служанкой, ее устранили из общественного производства, муж стал господином. Итог рассуждений: «Низкая алчность была движущей силой цивилизации с ее первого до сегодняшнего дня; богатство, еще раз богатство и трижды богатство, богатство не общества, а вот этого отдельного индивида было ее единственной, определяющей целью»[166].

Читая Ф. Энгельса, не устаешь удивляться, насколько верен тезис марксизма, что бытие определяет сознание, и насколько прочно мыслитель, сумевший проявить огромную по тем временам степень идейной самостоятельности, остается в плену своего века, его морали, его взглядов! Ф. Энгельс пишет о «естественном» разделении труда между мужчиной и женщиной, не замечая, что это разделение проведено им в полном соответствии с чисто мещанским пониманием места женщины в семье. Словно за его спиной возникает вдруг тень столь ненавидимого им филистера и бюргера, который требует: удел женщины — киндер, кюхе и кирхен… И Ф. Энгельс безвольно ему подчиняется. Но было ли в действительности в далекие времена матриархата разделение труда, указанное в «Происхождении семьи…», вели ли женщины домашнее хозяйство, а мужчина занимался охотой? Это надо доказать и обосновать археологическими данными, а не этнографическими выкладками Моргана. Таких данных нет и по сей день.

Далее, если даже такое разделение существовало, то почему оно непременно подчиняло женщине мужчину и исключало их равноправие? Ведь каждый из них занимался полезным делом и порой охота приносила лучшие результаты, чем скудное домашнее хозяйство. И поныне в охотничьих племенах главенствует мужчина, а не женщина.

Совершенно непонятно и другое: почему домашний скот должен принадлежать обязательно мужчине? Ведь в доении и пастьбе скота, в кормлении его отходами домашней кухни на равных правах с мужчиной могла принимать участие и женщина.

И наконец, уж совершенно дикими и нелепыми кажутся моральные выкладки Ф. Энгельса о тяге женщин к целомудрию, об унизительности и тягостности для нее половых связей с несколькими мужчинами… Известно, что во все времена особых целомудренных чувств женщины не испытывали, во всяком случае они были не слабее и не сильнее тех же стремлений у мужчин. Видимо, динамику власти в роде следует объяснять не переворотами в способе производства, а чем-то иным, более важным и существенным для возникавших в те времена людских коллективов.

Что же остается в итоге от идей, высказанных в «Происхождении семьи…»? Мы приходим к выводам об изначальной ошибке, допущенной Ф. Энгельсом и, следовательно, марксизмом, в оценке роли труда, его производительности, разных форм собственности для развития общества. Эта ошибка Ф. Энгельса не частного характера, она роковая для всей его концепции. «Трудовая» гипотеза возникновения экзогамии, рода, матриархата и патриархата оказалась на поверку ложной, она не может объяснить ни причин возникновения рода, ни динамику в нем власти, то есть всех трех признаков Этноса, выделенных для анализа.

Займемся еще одним древнейшим социальным феноменом, появившимся, по-видимому, в конце палеолита — Инакомыслием. Миллионы лет нарождающееся человечество обходилось без него, о чем свидетельствует сверхмедленность развития каменной техники и технологии охоты. Но во время подготовки неолитической революции происходит бурный «взрыв» технических и технологических идей. Появляются домашний скот и земледелие, а до них — оружие дальнего боя. Изобретается колесо. Все это шло вразрез с бытом палеолита и не могло появиться на свет без Инакомыслия.