Власть Путина. Зачем Европе Россия?

«Историю пишут победители» – гласит старинная пословица. Сегодня история пишется ради победы. Но в Сирии есть только побежденные. Ситуация в Идлибе остается взрывоопасной, пусть даже ИГИЛ[88] потерпела поражение – на его место пришли другие, не менее воинствующие организации. Встреча Путина и Эрдогана в Анкаре не приносит никаких конкретных результатов, кроме подтверждения уже известных договоренностей. Сирия должна оставаться суверенным, независимым и целостным государством. Что касается Идлиба, то оба президента регулярно заявляют о необходимости деэскалации ситуации. Однако представления о том, что под этим следует понимать, у них очень разные. Ни с одним другим иностранным политиком Владимир Путин не встречался так часто за последние двенадцать месяцев, как с Реджепом Эрдоганом.

Турция закрыла границу с провинцией Идлиб. Анкара уже приняла более трех миллионов сирийцев – больше, чем любая другая страна мира. Для Эрдогана проблема присутствия беженцев в стране становится все более серьезной. В Турции назревает протест – против самих беженцев, против европейцев, ограничившихся приемом весьма небольшого количества сирийцев, и против финансовых последствий военного кризиса. Президент Эрдоган теперь все чаще использует проблему беженцев в качестве разменной монеты для того, чтобы обеспечить соблюдение политических требований в Брюсселе. Заметим, что у Эрдогана большой опыт по регулированию шлюза, ограничивающего потоки беженцев.

Большинство сирийцев, перебравшихся в Европу, поначалу пользовались восточносредиземноморским маршрутом из Турции в Грецию. Оттуда, следуя по западнобалканскому маршруту или переправляясь на кораблях, они добирались до итальянских портов. По данным Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН), количество сирийцев, покинувших свою родину, начиная с 2011 года, составило 6,7 миллиона человек[89].

В 2015 году президент Турции открыл свои границы, и новые беженцы наводнили Европу. В январе того года количество беженцев резко возросло после того, как ИГИЛ[90] вместе с Фронтом ан-Нусра^*, отделением «Аль-Каиды»^*, смогло захватить провинцию Идлиб и другие регионы на северо-западе Сирии. Еще до наступления этого момента власти Германии предупреждали канцлера о том, что количество беженцев резко увеличится. Шаг Эрдогана поставил общество под угрозу коллапса. Напомним, что Дублинский регламент – давнее и довольно спорное соглашение ЕС – гласит, что запрос на предоставление убежища беженцы должны подавать в той стране, через которую они въезжают в ЕС. Из-за огромного наплыва людей провести такую процедуру стало невозможно. Для Германии, не имеющей внешней границы ЕС, такое регулирование было удобным решением, а Греции и Италии, границы которых также являются внешними рубежами Европейского союза, это создавало проблемы на протяжении многих лет.

Отметим, что Ангела Меркель реагирует только тогда, когда сотни тысяч людей выстраиваются у немецкой границы. Соседние страны, такие как Австрия, Италия или Венгрия, без помех пропустили поток беженцев дальше. В тот момент единолично принятым решением канцлер Германии весьма впечатляюще открыла границы страны примерно для одного миллиона человек.

Стиль объявления своих решений «безальтернативными» имеет серьезные политические последствия. Позиция Германии, признанная лидером партии зеленых Катриной Геринг-Эккардт доказательством морального превосходства, привела к тому, что на следующих федеральных выборах в парламент впервые в истории «выстрелила» партия «Альтернатива для Германии». Опередив партию зеленых, правые силы становятся третьей по величине фракцией после ХДС и СДПГ.

Понятно, что разлад возник не столько по вине населения, сколько благодаря самой Меркель. В период массовых выступлений 2015 года, во время которых жители Германии протестовали против наплыва беженцев, на любые критические высказывания, в том числе от своих соратников по партии, канцлер отвечала с безразличием оскорбленной королевы. Дескать, если ее просят «извиняться за то, что в чрезвычайной ситуации Германия демонстрирует дружелюбие», тогда это не ее страна. В подобной позиции кроется политическая ошибка Меркель, которая после стольких лет работы на посту канцлера Германии уже не в первый раз отождествляет себя со страной.

Такая формулировка приводит в ярость многих ее критиков. «Что здесь вообще моя страна?» – пишет газета Zeit. Историк-консерватор Генрих Август Винклер критикует «высокий тон», которым немцы дают понять остальному миру, что они «извлекли уроки из истории» и достигли такого высокого уровня, «до которого другим нациям еще далеко». «Немецкой моральной монополии не существует», – пишет историк. И тут не важно, что некоторые немцы действительно верят в то, что преступления Германии против человечества можно искупить «добрым делом» – «чтобы оскорбить многих соседей, достаточно моральной снисходительности»[91].