Власть шпаги

Игнатко улыбнулся, кивнул да, выскочив со двора, побежал к перевозу. Вернулся отрок к обеду, с вестями. Как и предполагал Бутурлин, шустрый светлоглазый подросток никаких подозрений у городской стражи не вызывал, да на него и внимания-то не обратили, не остановили и ни о чем не расспрашивали — была нужда! Тут таких огольцов, как рыбьей мелочи на мели — немерено.

Что же касается вестей, то они оказались разными, и одна — весьма грустная.

— Спросил я на пристани про герра Иеронимуса Байера, доктора…

— Ну-ну? — встрепенувшись, нетерпеливо перебил лоцман. — И что?

— Повесили его еще по осени…

— Что-о?

— Я ж говорю — казнили, — парнишка развел руками. — У нескольких спрашивал. Все в один голос твердят — нет такого доктора! Был, да весь вышел. Судили да повесили в крепости за чернокнижие, колдовство и доведение больного до смерти.

— Вот как… И кого же он там до смерти довел?

Игнатко тряхнул русою шевелюрой:

— А вот этого, господине, не ведаю. Не спросил.

— Поня-атно… Прасковья! — повернув голову, Бутурлин громко позвал хозяйку. — У вас хлебное вино есть?

— Да есть, господин.

— Ну, неси, однако… Доброго человека помянем, ага.

Иеронимуса Бутурлину было искренне жаль. Доктор был неплохим человеком, к тому же вполне мог помочь, и, честно сказать, Никита на него рассчитывал, однако… уж сложилось как сложилось.

— Царствие ему небесное, — подняв мутную, толстого стекла, стопку, Бутурлин выпил, не чокаясь…

Помянул, но больше уже не пил — думал. Отрок рассказал про корабли, стоявшие на пристани Ниена. Около полутора десятка судов, каждое из которых Игнат, надо отдать ему должное, запомнил и описал со всем тщанием. Особенно запомнилась мальчишке крутобокая трехмачтовая пинаса с высокой кормой. Пинаса или пинасс, кто как называл, как и аркебуз-аркебузу.

Хмыкнув, Никита Петрович отрицательно качнул головой. На пинасу требовалось бы человек сто одних только матросов, не говоря уже о всех прочих. Не было у Бутрулина с Алатырем столько людей! Да и неповоротлива пинаса в дельте Невы. Не-ет, надобно что-то попроще…

Из того, что попроще, по словам сметливого отрока, для задуманного дела вполне подходили три корабля. Две шведские каравеллы и один голландский флейт — прекрасный ходкий корабль с составными мачтами и штурвалом — и то и другое появилось несколько десятков лет назад именно на флейтах.

— Для флейта, пожалуй, здесь тоже тесновато, — почмокал губами лоцман. — Три мачты, соответственно — такелаж — это все лишняя возня, люди. Да и пушек там маловато — всего-то шесть или восемь… Эх, вот бы шхуну! Может, на верфях?! Ну да! Почему бы и нет? А вот и спросить у хозяина, за спрос ведь денег не берут.

— Шхун нет, не строим, — вернувшись, отрезал Татарин. — Есть две шнявы. Почти готовы уже, завтра — спуск. Суда ходкие, верткие. Две мачты, прямые и косые паруса, бушприт… Полдюжины пушек на каждой и еще можно добавить! По военному заказу строим, ага.

— Угу! — выслушав, лоцман радостно кивнул и всплеснул руками. — Вот это уже кое-что. Вернее — то, что надобно! Завтра, говоришь, спускаете на воду?

— Ну, или на днях…

* * *

Солнце давно зашло уже, но, как и случается в июне, темнота так и не наступила, ночи нынче стояли «белые». Не так, конечно, светло, как днем, скорей этакий белесый сумрак, делающий очертания предметов какими-то размытыми, зыбкими. Этот низкий, поросший вербою и камышом с рогозом, берег, и верфь, и пристань, и дальний смешанный лес — все они будто бы явились из сладкой дремы, из царства волшебных снов. Закончился еще один летний денек, со всеми его заботами, трудностями и радостями, а другой еще не наступил… хотя нет, вот же он, вот — подбирается, идет на мягких лапах, стелется по лесным тропкам, неслышно скользит по воде, вспыхивает в небе робким золотисто-алым лучиком первой зари.

— Зори целуются, — приподнявшись в лодке, прошептал вдруг Петруша Волк.

Никита Петрович удивленно моргнул — никак не ожидал от разбойника и лиходея подобной сентиментальности. Нет, ну, надо же, как сказал — зори целуются! Целуются зори.

— У нас на посаде Архангельском так всегда и сказывали, — углядев удивленный взгляд, скромно пояснил пират.

— А у нас говорят… — рыжий Ленька зашептал было, да тут же притих.

— Тсс! — строго бросил Бутурлин. — Всем приготовиться. Подходим уже.

Ясно видно было уже — подходили. Две большие лодки, в каждой по дюжине человек — вполне достаточно, чтобы управиться с небольшим судном… Но сначала перебить охрану.

— Четверо в караулке, считая капрала, — по знаку лоцмана напомнил Игнатко — он все это дело и высмотрел, запомнил накрепко, сколько здесь вообще стражников, да где кто.

— Четыре поста. Два — у дорогиё и два здесь, со стороны реки, — парнишка продолжил, чуть повысив голос — напомнил: — Но они больше за Спасским смотрят. Оттуда как-то явились на челноке да много чего покрали.

— Однако ж мы не тати, — погладив рукоять сабли, недобро усмехнулся Бутурлин. — Давайте-ка ближе к берегу — пора уже.