Власть в Древней Руси. X–XIII века

Наверное также и тиун, предполагать участие которого дает основание его высокий административный статус и неизменное присутствие в княжеском окружении. Для опознания награбленного дружиной Юрия Долгорукого имущества Изяслава Мстиславича, последний «посла мужи своя и тивуна своего».[115] Ростислав Мстиславич, после смерти Вячеслава Владимировича, «ѣха на Ярославль дворъ, и съзва мужа отца своего Вячеславли и тивуны и ключники».[116] Когда Мстислав Изяславич был приглашен своей братиею и киевлянами на киевский стол, то впереди себя он послал в Киев Василька Ярополковича и «тиунъ свои посла».[117] Согласно приведенному выше летописному известию 1171 г. названный по имени тиун Род находился в окружении Мстислава Изяславича, когда он вынуждено покинул Киев.

В ближайшем окружении изгнанного киевского князя находился дворский Олекса, что позволяет также причислить его к княжеским советникам. Из известий, содержавшихся в Галицко-Волынской летописи, следует, что дворские находились на одной из высших ступеней в княжеской администрации. Когда в 1236 г. Даниил Романович подошел к Галичу, то, под давлением галичан, приглашение ему направили епископ Артемий и дворский Григорий. Они заявили: «Прииди, княже Данило, приими градъ».[118] В летописной статье 1247 г. сообщается, что вместе с князьями Даниилом и Васильком в преследовании литовских дружин принимал участие и дворский Яков со своими воями.[119] Одна из ведущих ролей в сражении Данила Романовича с венграми и Ростиславом Михайловичем в 1249 г. принадлежала дворскому Андрею, который предводительствовал профессиональной дружиной. Он же пленил венгерского воеводу Филю и привел его к Данилу на расправу.[120]

Все последующие упоминания дворских в Галицко-Волынской летописи представляют их как ближайших военных помощников князей Данила и Василька Романовичей. В летописной статье 1268 г. сказано: «Служащии же князи Данилови и людье Василкови, Юрьи, Олекса дворьскый, инѣи ѣхаша на нѣ» (на литовцев — П.Т.).[121]

В число думцев определенно входил милостник, который, хотя и не занимал никакой служивой должности, был одним из наиболее приближенных к князю лиц. В пользу этого свидетельствует, в частности летописная статья 1180 г., рассказывающая о замыслах Святослава Всеволодовича лишить столов Рюрика и Давыда Ростиславичей. Об этом, как пишет летописец, он «сдумдвъ с княгинею своею и с Кочкаремь, милостникомъ своимъ».[122]

Можно полагать, что среди княжеских советников были и их кормильцы, имевшие высокий социальный статус и политический вес. Причем, не только при малолетних князьях, но и при взрослых. Летописец упоминает их, как правило, при описании острых политических событий, связанных с междукняжескими конфликтами. В походе Ольги и Святослава на древлян в 946 г. находился и кормилец князя Асмуд. В битве 1018 г. на Буге принимал участие кормилец Ярослава Будый, исполнявший, скорее всего, воеводские функции. Под 1151 и 1171 гг. в летописи упомянут кормилец дорогобужского князя Владимира Андреевича. В первом случае он запретил своему князю участвовать в сражении на Лыбеди: «Володимира же не пусти кормилець его, зане молодъ бѣ в то время», во втором — исполнял какие-то посольские функции во время вооруженного конфликта между Мстиславом Изяславичем и Владимиром Андреевичем.

В 1208 г. среди великих галицких бояр, бежавших от репрессий князей Игоревичей в Венгрию, назван и кормилец Володислав. Вместе с другими боярами — Судиславом и Филиппом, он вел переговоры с венгерским королем о посажении на галицком столе Данила Романовича. Под 1231 г. упомянута вдова кормильца Нездилы, однако, как и в случае с Володиславом, в летописи нет уточнения у какого князя Нездило был кормильцем.

В XIII в. наряду с термином «кормилец» упоминается и другой — «дядько», являвшийся синонимом первого. Когда княгиня Романова узнала, что над ее сыновьями нависла смертельная опасность, она «съвѣтъ створи с Мирославомъ и с дядькомъ, и на ночь бѣжаша в Ляхы. Данила же возмя дядька перед ся, изыде изъ града».[123] В 1289 г. Лев Данилович послал к сыну своему «Семена своего дядьковича».[124] В поздних летописных списках слово «кормилец» заменено словом «дядько», что убедительно указывает на их содержательную однозначность.